Командир батареи Брусин, его заместитель Анисимов, командиры взводов Муращенко, Спицын, политрук Белов — это те товарищи, благодаря чьим заботам и труду батарея во время стрельб всегда добивалась отличных результатов. Она считалась образцовой, и мы ею гордились. Но кипучая энергия и неуемная инициатива Брусина иногда вызывали ненужное беспокойство. Однажды к нам со Славиным пришел командир второго батальона.
— Что угодно делайте, а молчать не могу. Прямо скажу — завелись у вас любимчики. Среди командиров и красноармейцев идут нездоровые разговоры. Дескать, кто угоден начальству, тот и в глянцевых сапогах ходить будет.
— Что-то не понимаю вас. О чем вы толкуете? — спрашиваю.
— Как о чем? О брусинских щеголях.
— Только вчера был в батарее и ничего особенного не видел.
— Не знаю, как вчера, товарищ командир, но сегодня батарейцы вырядились как на праздник. И это вызывает у других недовольство.
После этого разговора мы со Славиным пошли в батарею и глазам своим не поверили. На всех красноармейцах новенькие сапоги, синие суконные брюки, аккуратные гимнастерки, артиллерийские шинели, клинки. У командиров шпоры.
— Где это вы раздобыли? Насколько мне известно, на полковом складе такого обмундирования нет, — спрашивает Славин.
— Хотите ругайте, хотите наказывайте. Пошел в интендантское управление округа, расплакался. Нет того, нет этого. Все батарейцы — настоящие русские богатыри, в плечах косая сажень. А одеты плохо. Брюки не на каждого подберешь. Шинель чуть ли не до пупа. Один срам в таком виде на людях показываться. Вот интенданты и помогли. Дали сапоги, гимнастерки, шинели, клинки… Только брюк на всех не хватило.
— Ну и как же вы вышли из положения?
— Я, товарищ командир, увидел на складе попоны из синего сукна. Попросил у интендантов. Дали. Привез в полк, в портняжную мастерскую. Договорился, чтобы потихоньку сшили из попон брюки. Хотел сделать сюрприз, а получилось как-то неловко…
Мы, конечно, пожурили Брусина за самовольство, но наказывать не стали. Благодаря его инициативе и отзывчивости интендантов батарея выглядела лучше всех в полку.
Я всегда любил присутствовать на полигоне, когда полковая батарея проводила стрельбы. Меня радовали отличная организованность батарейцев, завидная слаженность при выполнении боевых задач, взаимозаменяемость орудийной прислуги, бережное отношение к боеприпасам.
Однажды во время очередных артиллерийских стрельб я обратил внимание, что батарея как бы «растягивает» огонь. Спрашиваю у Брусина:
— Почему не увеличите темп стрельбы?
— А я, товарищ командир, нарочно его придерживаю. Если дать интенсивный огонь, снарядов не хватит. Сразу все израсходую и не на чем будет учить людей.
Такое рачительное, хозяйское отношение он проявлял ко всему, и это отличало его от многих других командиров.
1925 год. У нас идет подготовка к празднованию седьмой годовщины Красной Армии. Полк должен участвовать в военном параде. Встретил Брусина, спрашиваю:
— Как идут дела в батарее?
— Нормально. Завтра очередные стрельбы.
— Это хорошо. Одно меня беспокоит: скоро парад, а наши лошаденки уж больно плохи. С ними не то что на Красную плошадь, а за водой стыдно выезжать.
— Пусть это вас не беспокоит, товарищ командир. Как-нибудь выкрутимся.
Своей идеей он тут же поделился.
— В Кремле, в военной школе ВЦИК, имеются хорошие артиллерийские лвшади. Надо бы обратиться к командованию школы с просьбой выделить нашему полку на время подготовки и участия в параде необходимое количество лошадей. Наверно, не откажут. А там посмотрим, может, начальство оставит их у нас навсегда.
Я разрешил Брусину официально, от имени командования полка, обратиться в школу. И уже на следующий день, заглянув на конюшню батареи, увидел там коней-красавцев.
В день праздника Московский стрелковый полк впервые участвовал в параде на Красной площади. Помню, как тепло встретили москвичи наше появление. Когда на площадь въехала батарея, раздался гром аплодисментов. Впереди на резвом скакуне гарцевал Брусин. За ним— командиры и красноармейцы батареи. У всех до блеска начищены сапоги, шинели ладно сидят на богатырских фигурах.
С трибуны Мавзолея нас приветствуют руководители партии и правительства. Миновали площадь, поравнялись со Спасскими воротами, и запевала, красноармеец Федор Чернов, затянул, а все подхватили:
С бодрой песней, веселой частушкой возвращались домой, в Замоскворечье, в Чернышевские казармы.
А вечером мне позвонил командующий Московским военным округом:
— Товарищ Фрунзе просил передать благодарность личному составу полка за участие в параде; Хвалил батарею. Она действительно превосходно выглядела.
Затем командующий поздравил нас от своего имени.
Недавно, перебирая свой архив, я неожиданно обнаружил несколько дневников. Вел их в период службы в Московском стрелковом. Среди записей разыскал стихотворение. Дневник помог восстановить в памяти его автора Якова Кочетова и нашу беседу с ним.