Страницы жизни

— Положение тогда было очень тревожное. На Тулу яростно наступал Деникин, думал захватить ее, а затем взять и Москву. Что говорить, суровое было время, но поистине героическое! Между прочим, превосходная тема для драматургов! А нам как раз нужны пьесы, посвященные тем событиям. Растет молодежь. Необходимо рассказать ей о героях Октября, гражданской войны, о том, как трудовой народ вместе с Владимиром Ильичем Лениным отстаивал Советскую власть. Нужно воспеть Красную Армию.

Луначарский глубоко вздохнул и добавил:

— Мечтаю о таких пьесах!

— А чего бы вам, Анатолий Васильевич, самому не написать? Думаю, что у вас получится хорошая пьеса, а наши полковые артисты поставят ее.

— Дорогой товарищ Болдин. Может, действительно когда-нибудь я и наберусь смелости. Но пока что до этого руки не доходят. У нас непочатый край дел по организации народного просвещения.

В тот вечер в театре Мейерхольда мне. впервые в жизни пришлось так много нового услышать о театре, драматургии, о роли искусства в жизни человека. В этих вопросах я был малоискушенным. А Луначарский говорил так страстно и так интересно и понятно, что буквально увлек меня, заставил иными глазами смотреть на театр.

— Знаете, Анатолий Васильевич, в нашем полку тоже есть такие горячие любители сцены, которые сами пишут небольшие пьесы, сочиняют разные сценки из жизни Красной Армии, а потом сами же разыгрывают их. И получается как будто неплохо.

Я рассказал Луначарскому, как в нашем полку была ликвидирована неграмотность и малограмотность среди красноармейцев, как велика их тяга к знаниям.

Антракт кончился. Последний акт пьесы я уже смотрел рядом с Луначарским. После спектакля пригласил Анатолия Васильевича посетить Московский стрелковый полк, познакомиться с нашей жизнью и учебой, побывать в клубе и посмотреть наших армейских артистов. Луначарский поблагодарил, сказал, что воспользуется приглашением при первой же возможности, а затем добавил:

— Прошу всегда помнить о театре. Поощряйте самодеятельность. Чего доброго, полк ваш даст театру советских Давыдовых и Орленевых.

Вскоре на очередной сессии ЦИК СССР мы встретились с Анатолием Васильевичем Луначарским уже как старые друзья. Сидя рядом в Большом Кремлевском дворце, мы обменивались мнениями по поводу выступления того или иного оратора. Помню, нагнувшись ко мне, Луначарский тихо спросил:

— Иван Васильевич, нет ли у вас лишнего карандашика?

Достав из кармана запасной карандаш и передавая его Луначарскому, я шутя заметил:

— Странно, наркому просвещения нечем писать.

— Бывает, дорогой, бывает. Наверно, потерял где-нибудь карандаш. Ох, уж эта рассеянность! — Луначарский, улыбнувшись, посмотрел на меня поверх пенсне, погрозил пальцем и добавил — Подкузьмили. За это я вас наказываю: карандаш оставляю себе…

Жизнь вносит поправки

Я очень любил Московский полк, гордился им и понимал огромную ответственность за него. Может быть, поэтому через некоторое время стал чувствовать неудовлетворенность своей работой, остро ощущать, что жизнь предъявляет повышенные требования, а знаний, приобретенных на «Выстреле», уже не хватает. Тяжело было сознавать, что с полком придется расставаться, но я уже несколько раз обращался к наркому с просьбой послать меня на учебу. Чаще всего он уклонялся от бесед на эту тему, а однажды, когда, видимо, я изрядно ему надоел, махнул рукой и сказал:

— Ладно, будешь академиком. Через несколько дней получишь приказ.

В ноябре 1925 года я был принят в Академию имени М. В. Фрунзе.

После окончания академии поехал в Воронеж на должность заместителя командира 19-й стрелковой дивизии. А в мае 1930 года меня неожиданно снова вызвали в Москву. На этот раз получил назначение преподавателем в академию.

Никогда не влекла меня педагогическая работа, но отказаться не сумел. Читал тактику, вел групповые занятия, а вечерами сам усиленно занимался, готовясь к лекциям. И все-таки чувствовал, что сижу не в своей колеснице. Я был убежден, что больше пользы принесу на строевой работе.

О моих жалобах стало известно наркому. Он вызвал меня:

— Опять бунтуешь, академик!

— Товарищ нарком, не бунтую, а прошу. Я склонен к строевой работе, меня же упекли в академики! Чем заслужил такую немилость?

— Плохо понимаешь роль преподавателей. А пора бы понять, что не каждому доверяется воспитывать кадры. В свое время сам рвался к учебе, почему же других учить не хочешь?

— Кафедра не по мне, — возражал я.

Я видел, что нарком сердится, но настаивал на своем, пока он не сдался:

— Ну что с тобой поделаешь? Хотели сделать из тебя ученого мужа, а ты свое гнешь. Ладно, пользуйся моей слабостью! Раз в академики не вышел, поезжай формировать новую дивизию.

В начале 1931 года прибыл в Самару с назначением на должность командира и комиссара 53-й стрелковой дивизии Приволжского военного округа. Явился к командующему округом Б. М. Шапошникову.