«Часть вечера 27 октября я посвятил тому, чтобы вместе с первым офицером перевести на турецкий язык изданные боевые приказы и объяснить ему важность задачи, поскольку в том же смысле они должны были быть переданы турецкому командиру, не говорившему по-английски. При всем желании боевого воодушевления я не заметил… Турецкого командира пришлось постепенно отстранить от управления кораблем, приняв все меры предосторожности. При ухудшающейся погоде команда становилось все более беспомощной. Сказать, что корабль двигался, было бы преувеличением. И несмотря на это, турки, как трупы, скрючившись, лежали по углам, полностью недееспособные… В таком виде корабль… потащился к Новороссийску. Случилось так, как я и предполагал. Выжать скорость 13 узлов я уже не мог. То, что мне удавалось на «Бреслау» путем подбадривания людей…, здесь уже не помогало…, поскольку из немцев здесь находились только инженер-механик и я. Снова дело дошло до энергичной полемики с командиром. Я взял с собой штурмана, лежавшего в кают-компании в мучительной морской болезни, чтобы он выполнял функции переводчика. Затем мы пошли к старшему механику, потом вместе с ним к командиру, где хватило десяти минут беседы на повышенных тонах, чтобы разъяснить мою точку зрения. Старший механик, весьма подавленный и обиженный, исчез в машинном отделении и кочегарке. Мы с моим инженером поделили между собой контроль за турецким экипажем… Чем ближе мы подходили к входу в Новороссийск, тем меньше турки участвовали в управлении кораблем… Но тем большим становился их страх перед врагом и перед минами»{242}
.«Берк» подошел к Новороссийску около 07.00 16 (29) октября и, держа российский флаг, лег в дрейф перед западным молом. Спущенная с минного крейсера шлюпка-шестерка подошла к пристани Горного клуба, где прибывший турецкий офицер через портового надзирателя В. Лаврова передал начальнику торгового порта М. Гиршу сообщение на французском, немецком, английском и турецком языках о предстоящей через четыре часа бомбардировке города. Как значилось в «ультиматуме», рукописный перевод которого был впоследствии приложен к докладной записке начальника порта, неприятель обещал подвергнуть обстрелу «все ваши депо: хлебные, керосиновые и железнодорожные, и все заводы, которые принадлежат Русскому Правительству», а также «все вражеские суда, оставшиеся в порту»{243}
.Экстренно посовещавшись с вице-губернатором А.Я. Риделем и начальником Новороссийского порта, черноморский губернатор В.Н. Барановский распорядился об аресте турецкого консула, уничтожении секретных бумаг присутственных мест и отправке находящихся там ценностей на вокзал. Горожане, многие из которых на первых порах вышли на мол, чтобы получше рассмотреть оттоманский корабль, впали в панику. Началось массовое бегство обывателей — город покинули около 40 тыс. человек, почти половина его жителей.
Начальник городской тюрьмы Преображенский отравил на вокзал для отправки в Екатеринодар 20 «каторжных арестантов», распустив менее опасных преступников под четное слово вернуться после бомбардировки. Жандармский подполковник Мальдонатов с подчиненными нижними чинами остался охранять канцелярию губернатора и жандармское отделение. Не оставил своего поста и начальник почтово-телеграфной конторы Чередьев, отпустивший всех своих служащих. Высшие же чины губернского управления на автомобиле ретировались на станцию Тоннельная, расположенную в 20 верстах от города{244}
.Военный гарнизон Новороссийска составляли 229-я Донская и 582-я Кубанская дружины государственного ополчения, 7-я особая конная сотня Кубанского казачьего войска и подрывная команда 2-го Кавказского железнодорожного батальона. При входе в бухту, на развалинах турецкой крепости Суджук-кале, располагалась артиллерийская батарея из шести орудий. Правда, пушки доставили в Новороссийск буквально накануне, и дать должный отпор неприятельским кораблям батарея не могла. Все эти подразделения были подчинены начальнику 39-й бригады государственного ополчения генерал-майору Соколовскому, который одновременно состоял начальником гарнизона города и начальником Новороссийского оборонительного района. Сам же оборонительный район входил в состав Кубанско-Черноморского отряда Кавказской армии, над которым начальствовал наказный атаман Кубанского казачьего войска генерал-лейтенант М.П. Бабыч{245}
.