Странник по прозвищу Скиф

Тут Джамаль подтолкнул компаньона, прервав его раздумья, и сунул ему ломоть мяса. Скиф вцепился в кусок крепкими зубами, пережевывая на ходу. Звери белыми призраками маячили со всех сторон: ни присесть, ни передохнуть. Впрочем, он не устал — солнце поднялось над горами всего на пару ладоней, и по земному счету времени стукнуло девять утра. Интересно, что случится в двенадцать и позже, подумалось ему. Так и станут гнать до самого вечера?

Но белые коты были снисходительны к человеческой слабости. После полудня, доставив пленников к ручью и зарослям высоченной травы с толстыми стеблями, напоминавшими бамбук, они улеглись в тени — явный признак, что пора отдохнуть. Впрочем, легли трое; четвертый неспешно потрусил в степь и через полчаса вернулся с пятнистым оленем, опустив его к ногам Джамаля. Князь восхитился.

— Ты только посмотри, генацвале! Заботятся, как о родной маме! — Он одобрительно причмокнул. — Дома этим кискам цены бы не было!

— Они нас пасут, — уточнил Скиф.

— А чего нас пасти? — Его компаньон принялся сноровисто раскладывать костер из сухих бамбуковых стеблей. — Вах, мы же не овцы! Ни шерсти с нас, ни молока.

— Ну, не пасут, так гонят по этапу.

— Гонят? Куда гонят, дорогой?

— К хозяевам, думаю. Или прямо в каменоломни. Джамаль запалил сушняк, на секунду замер, склонившись над костерком, и пренебрежительно отмахнулся.

— Ай, что ты все заладил: каменоломни, каменоломни! Пугаешь не хуже Нилыча! Какие каменоломни, дорогой? Мы сюда прибыли? Прибыли. В лесу гуляли? Гуляли. Теперь гуляем в степи… хорошо гуляем! Ну, случились маленькие неприятности: мешки утонули, ты уснул, полосатые чуть нас не покусали… Стоит ли вспоминать, племянник! Зато впереди… — Глаза торгового князя мечтательно блеснули. — Вах! Впереди девушки, кони, скачки, пиры! Нравится, а? — Тут он с усмешкой покосился на Скифа, сильным ударом клинка отрубил оленью ляжку, ободрал ее и насадил мясо на острие катаны.

— Пиры? — В голове у Скифа пронеслось какое-то смутное воспоминание, скользнуло и исчезло быстрокрылой птицей. — Пиры… — задумчиво повторил он. — Будут тебе и пиры… Только вот куда нас усадят: к столу или в котел?

— Вай, племянник, обедать надо, а ты такие речи говоришь! То про каменоломню, то про котел… Шутишь, да? Клянусь мамой, все будет хорошо! — Джамаль вдруг хитровато усмехнулся. — Если здесь покупают-продают, как у нас, будет совсем хорошо! Разбогатеем!

— Это с каких же шишей? — поинтересовался Скиф.

— Как с каких? Ты золото сберег, я — ум-разум… и оба мы — видные мужчины из благородной семьи. Внушаем доверие, разве не так? Чего ж еще надо для торговли?

— Ты и вправду думаешь, что за месяц превратишься тут в богача? — Скиф подсел к костру, втягивая ноздрями упоительный мясной аромат. Белые коты неподвижно лежали в траве: трое — уткнув массивные головы в лапы, четвертый бдительно следил за пленниками.

— Я не думаю, я знаю. — Джамаль покрутил жаркое над огнем. — У меня, генацвале, талант такой: чего ни коснусь, все дает прибыль. Потому-то Нилыч меня и уважает… и он, и другие люди… сильно уважают!

— Ты прямо как Мидас! — Заметив, как приподнялись брови Джамаля, Скиф усмехнулся: его компаньон, смуглый, горбоносый, темноглазый, мог и в самом деле сойти за мифического фригийского царя.

— Какой-такой Мидас? Объясни! — потребовал Джамаль. Скиф объяснил, но легенда князю не понравилась.

— Слышал я о нем, — заявил он. — Глупый был человек. Золото не руками делать надо, а головой!

— Как?

— Вах! Доберемся до людей, покажу, как! — И Джамаль, похлопав компаньона по плечу, снова пообещал: — Не волнуйся, дорогой, все хорошо будет!

Пока что его предсказание оправдывалось. Прошло три дня, в маленьком окошке таймера, который Скиф хранил в наколенном кармане, зажглись цифры «Об», и ничего плохого с путниками за это время не случилось. Под бдительным присмотром они двигались на юго-восток, минуя участки, , поросшие то короткими мягкими травами, то высоченными, скрывшими бы всадника с головой; четвероногие стражи сопровождали компаньонов почти в полном безмолвии — видно, догадываясь, что ни знаки их, ни вой и рычание пленникам непонятны. Иногда то один, то другой зверь отлучался и прибегал через час или два с окровавленной мордой и алыми пятнами на белоснежной шерсти; после этого начинался обряд вылизывания, дерганья ушами и хвостом, сопровождавшийся низкими горловыми звуками — словно удачливый охотник повествовал о чем-то, а остальная троица внимала, изредка прерывая его вопросами.