Странники войны

– Можно и с петлей, – резко возразил Сталин, зло обсасывая мундштук трубки. – Некоторые умудряются.

– Я же всего лишь молю о спасении.

– Всего лишь!

– Господин Джугашвили, я понимаю всю историческую нелепость нашей встречи. Исходя из вашей революционной теории, жандармский подпоручик Рогачев давным-давно должен был сгинуть. Но этого не произошло, вот он я. Это чудо, что мне удалось пробиться к вам.

– Неужели всерьез веришь, что решусь спасти человека, помнящего мою агентурную кличку? – вполголоса спросил Сталин, и Кроту показалось, что вождь все же опасается подслушивания или тайной записи разговора.

«Неужели даже “обер-жандарму” своему не доверяет? – удивился он. – Плохи тогда его дела. Впрочем, во времена царя обер-жандармы тоже не из ангелов происходили».

– Честно говоря, почти не верю. Но это мой последний шанс. Не простил бы себе, если бы не использовал его.

– Я действительно был уверен, что ты давно сгинул. Как сотни других жандармов.

– Мне было проще, вы – всегда на виду.

– На должность свою проник просто так, ради выживания? Или же получил задание?

– Сначала, как водится, по заданию. Затем только выживал. Но выживал не только я. Случилось то, о чем я предупреждал всех тех «якобы большевиков», которые на самом деле являлись агентами охранки: разрушение устоявшегося в России строя и захват власти голытьбой приведет страну к погибели. На голой демагогии можно год продержаться, ну, от силы, три. Через десятилетия на демагогии в светлое будущее не прорвешься. Это исключено. А как они умело замарывали мозги своими демагогическими рассуждениями, вы это прекрасно знаете еще по тем временам, когда «опекали» социал-демократа Курнатовского[29].

– Мне неизвестно это имя, – мрачно заявил Сталин.

– Изволили забыть?

– Нэизвестна, – лениво грохнул ладонью по столу.

– Не настаиваю.

– Ты нэ можэшь настаивать.

– Удивительная все-таки это штука – жизнь. Кто бы мог предположить тогда, что наш платный агент станет главой государства, генсеком, маршалом, Верховным Главнокомандующим и все такое прочее? Никогда не опасались, что связанные с вами документы могут быть обнародованы?

– Нэ апасался. Фальшивкам у нас нэ вэрят.

«Почему он все еще терпит меня здесь? – мучительно поднял глаза на тирана бывший жандарм. – Почему не пристрелит? Здесь же».

– А мне кажется, вы попросту полагались на порядочность Охранного отделения Департамента царской полиции, святейшим правилом которого было – не выдавать своих агентов ни при каких обстоятельствах, даже когда кто-либо из них выходил из-под контроля.

– У вас нэ была такого правила, – презрительно поморщился Сталин. – Вы прэдавали своих. Подло прэдавали.

Бывший подпоручик лишь простонал в ответ и бессильно развел руками. Он прекрасно понимал, что спорить по этому поводу нет никакого смысла.

Уловив его бессилие, Сталин поднялся и решительно прошелся по комнате. Рогачев, по-старчески сутулясь, следил за ним, почти не поднимая головы.

– А ведь тогда, в Вологде, я покрывал все ваши грешки, – отважился он, когда вождь остановился у окна и стало ясно, что на этом странное свидание бывшего жандармского офицера и некогда выдававшего себя за революционера агента охранки, свидание арестованного энкавэдистами и уже обреченного на гибель мелкого служащего и «отца народов» завершается. – Верил в вас. В донесениях характеризовал в таких тонах, каких вы, собственно, не заслуживали. Видит бог, не ошибался – знал: далеко пойдете.

– Последний вопрос к тебе, Крот. Кого еще ты знаешь из тех, бывших жандармов, вместе с которыми устраивал слежку за мной?

– Слежку? – грустно улыбнулся Рогачев. – Какую-такую слежку? За платным агентом? Малиновский[30] мог бы оправдываться точно таким же образом. Впрочем, в жандармском управлении многое могли бы порассказать и о самом Ульянове-Ленине, агенте германской тайной полиции или разведки, называйте ее, как хотите.

– Так кто еще? – сухо повторил свой вопрос Коба, уходя от разговора о «гении революции».

– Об этом меня уже спрашивали. С мордобоем. Здесь, в России, очевидно, уже нет никого.

– Нэ вэрю.

– Но когда я служил в деникинской, а затем врангелевской контрразведке – под другим именем, ясное дело, – мне было известно, что многие документы из архива Охранного отделения переправлены, по одним сведениям, в Париж, по другим – за океан. Сможете дотянуться до них с факелом – попробуйте. А то ведь как дамоклов меч. Когда на голове корона, терять ее, голову то бишь, во сто крат мучительнее. Да и мысль гложет: «Не разоблачили бы после смерти. Ведь уже в истории». Это нам, белогвардейцам-страдальцам, днем раньше – днем позже. И вся наша «история» – в молитве какой-нибудь нищенки, расщедрившейся на свечной недогарок.

– Ти будэшь расстрэлян, – объявил приговор Кровавый Коба, презрительно искривив губы. – Завтра же ты будэшь расстрелян. Нэт, еще сэгодня ночью.