Странники войны

– Ну и что же теперь? Что теперь, спрашиваю?! – раздраженно допытывался Крамарчук.

Рассказ Марии почему-то разжигал в нем не сочувствие, а ярость. Он медленно, осторожно поднялся, заглянул в конверт, но, увидев почерневшее, грязное личико, отшатнулся.

– А что теперь? – невозмутимо переспросила Кристич. – Уходить надо. Ребенок совсем запущен, ослаб.

– Можно подумать, что ты в этом что-нибудь смыслишь. Своих пятерых выходила. Впрочем, да, ты у нас почти докторша. В село его нужно. Оно же где-то рядом. В село – и под первую же хату.

– Что значит «под первую же хату»? Подбросить, что ли?

– Нет, войдешь, скажешь: «Я вам тут ребеночка принесла. В капусте обнаружился».

– В село, конечно, надо бы. Подкормить. Выглянь.

Пошатываясь и кутаясь в шинель (то ли действительно было так холодно, то ли его знобило), Крамарчук подошел к окошечку и, встав на цыпочки, выглянул. Черт возьми: метрах в двухстах от фермы, на дороге, ведущей в село, стоял шлагбаум. Судя по форме и по тому, что пулемет пристроили на подводе, пост был румынский.

– Они что – стояли там всю ночь?

– Шлагбаум был. Но солдаты появились полчаса назад. Наверное потому, что час назад в село въехала немецкая колонна. Штук десять грузовиков и две легковушки.

Ферма стояла на возвышенности, и отсюда, из окошечка, Крамарчук действительно видел, что в легкой утренней дымке на окраине села вырисовывались силуэты машин. Виднелись они и чуть дальше, в центре.

– Бежали, бежали… и добежали! – зло сплюнул он. – Где ж их, архангеловых детей, набралось столько?

– Нужно достать молока. Иначе ребенок умрет.

– Придется тебе самой и вскармливать его, если умудрилась так скоропостижно «родить». – Крамарчук надел портупею, потом отыскал под сеном автомат, гранату, осмотрел их и сразу же почувствовал себя несколько увереннее. – Лучше бы действительно родила. Пусть даже дочку. Только чтобы мою.

– Помолчал бы… – Но Крамарчук заметил, что Мария произнесла это незло, загадочно улыбнувшись. – Посидишь тут с ней. Я схожу, может, раздобуду. Не молока, так хоть кружку какого-нибудь супчика.

– Какого, к чертям заморским, супчика? Чужая ты в селе. Сразу схватят. Раз выставили пост у въезда, значит, у них здесь штаб. Все забито войсками. Тебе шагу ступить не дадут. Первый же офицерик, которому попадешься на глаза… Сама знаешь. Так что вместе пойдем.

Они обошли пост, подошли к крайней хате, но хозяин, вышедший на стук в окно, мрачно пробасил:

– Всех чужих велено сразу же отправлять к военному коменданту села. Поэтому я вас видеть не видел. – И закрыл перед ними дверь. Уже из-за двери посоветовал: – В соседнее село идите. Пять километров. Немцев там нет. Только полицаи.

8

Прикрыв сеном тела убитых немцев и вооружившись их автоматами, Беркут и Арзамасцев по одному вышли из сарая и быстро спустились в долину. Только сейчас, ощущая пальцами маслянистую сталь оружия, лейтенант по-настоящему осознал, что он действительно на свободе. И что он снова солдат.

Лес уже был рядом, однако все еще казался Андрею слишком далеко. В открытой безлесой долине лейтенант чувствовал себя неуютно, поэтому все ускорял и ускорял шаг, временами переходя на бег и нервно подгоняя безнадежно отстававшего ефрейтора. Но все равно путь по вязкой болотистой равнине представлялся ему бесконечно долгим, в то время как лес словно бы отдалялся. Лейтенант даже побаивался оглянуться: вдруг окажется, что на склоне появилась цепь немцев.

«Нервишки шалят? – презрительно упрекнул он себя, сбавляя темп и уже совсем медленно обходя небольшую болотистую заводь озера, за которым начинался перелесок. – Насытился пленом, теперь пугаешься каждого кустика? Инстинкт пленного, беглеца, раба. С такими нервами и такими инстинктами долго не навоюешь… Однако темп сбавлять нельзя».

– Живее, ефрейтор, живее, поторапливайся! – оглянулся на запыхавшегося Кирилла, пытающегося пройти напрямую через болотце, чтобы хоть немного сократить расстояние.

– Ты и так устроил мне марш-бросок.

– Придется устраивать их каждый день, чтобы лень лагерная не одолевала.

Беркут хотел молвить еще что-то, но запнулся на полуслове: метрах в двадцати левее Кирилла пробиралась через кустарник Анна.

– Какого дьявола?! – вскипел он. – Немедленно возвращайся в деревню! Уходи, тебе сказали! – крикнул уже по-польски. – Ефрейтор, вернуть ее в деревню!

– Как же ты ее вернешь? – огрызнулся тот, не оглядываясь. И стало ясно, что он уже давно заметил ее, однако не захотел будоражить лейтенанта. Сам Арзамасцев уже с трудом передвигал ноги, все глубже и глубже увязая в трясине. И ему конечно же было не до польки, которая в это время осторожно обходила болото, повторяя маневр Беркута. – Раза четыре кулаком грозил. Все равно прется.

– Возвращайся! – потребовал лейтенант вновь.

– Оставь ее.