Странники войны

Когда, наконец, Отто поднялся, очкарик не стал передавать ему автоматы, а прислонил их стволами к стенке и вошел внутрь. Вспотевший, уставший, Отто даже не взглянул на оружие, прошел через вымощенный камнем дворик и уселся на поросший травой холмик, спиной к сараю. То, что происходило там, внутри, его уже совершенно не интересовало.

Это был их шанс. Именно такой ситуаций и ждал все это время Беркут. Жестами протелеграфировав Арзамасцеву: «Сначала я его... потом прыгай», Андрей вылез через проем и, ухватившись руками за поперечный брус, по-кошачьи мягко опустился на землю. На секунду замер, прислушался и так же бесшумно подкрался к углу.

Немец сидел, низко наклонившись, опустив руки на землю и до предела расслабившись. Несколько мгновений Беркут прикидывал расстояние до оружия от него и от немца. Сравнение было явно не в его пользу. Тем не менее нужно было решаться. Сделав еще несколько осторожных шагов, лейтенант схватил один из автоматов и бросился к гитлеровцу. Отто оглянулся лишь тогда, когда автомат уже был занесен над его головой. На лице немца все еще вырисовывалась печать усталого самодовольства. С этой блаженной улыбкой он и принял страшный удар автоматного приклада.

Отшвырнув ногой второй шмайсер, Андрей вскочил в сарай и обнаружил, что немец лежит на спине со спущенными до колен брюками и, визжа от страха, отбивается ногами от наседавшего на него с прутом в руке Арзамасцева. Не раздумывая, Беркут толкнул плечом Кирилла прямо немцу под ноги, а сам, обойдя их, подпрыгнул и, согнув ноги в коленях, упал несостоявшемуся любовнику на грудь. А пока тот приходил в себя, снова успел захватить автомат, чтобы изо всей силы опустить ему на голову. Потом еще и еще раз.

— Раздевай его, быстро! — крикнул Кириллу, которого немец успел отшвырнуть к стенке, и, мельком взглянув на уползающую в дальний угол польку, снова метнулся к оставшемуся во дворе Отто. Оглушив его на всякий случай еще одним ударом, Андрей затащил немца в сарай и тоже принялся раздевать. Одежда и оружие — вот все, что нужно было им для спасения. И они это получали.

«Хоть бы подошли», — мысленно заклинал Беркут, стаскивая с немца сначала сапоги и быстро примеряя их к ноге, а затем и брюки.

— Назад! — крикнул он польке, пытавшейся выскользнуть из сарая. И сразу же повторил это по-польски и по-немецки. Общение с Залевским, Мазовецким и другими поляками, с которыми сводила его судьба и на Буге, и на Днестре, не прошло бесследно. По-польски он говорил очень плохо, но словарный запас был достаточным, чтобы не только уловить смысл любого разговора, но и кое-как объясниться.

— Не убивайте меня! — взмолилась девушка, даже не пытаясь прикрыть ослепляющее мужчин тело, просматривающееся между складками разорванной юбки. — Я не проститутка, я не вожусь с немцами.

— Весьма трогательно, — учтиво заметил лейтенант.

— Меня заставили! Но я никогда не была немецкой шлюхой.

— Мы так и подумали.

— Все равно не убивайте!

— А кто собирается убивать тебя?! — вскипел Арзамасцев. — На кой черт ты нам нужна?! Мы — русские. Пленные. Бежали. Дошло, дура?!

Как оказалось, полька тоже немного знала русский и украинский. На этом суржике они и общались, пока Беркут и Арзамасцев, нервничая и путаясь в мундирах, спешно одевались.

— Так откуда взялись эти твои «женишки»? — спросил Андрей, когда полька обессиленно опустилась на пол, привалившись спиной к стене. — Много их в деревне?

— Они здесь не квартируют. Приехали на машине. Пятеро. Кажется, у них мотор поломался, видела, шофер ремонтирует. Остальные шастают по домам.

— Женщина, которая смотрела вам вслед, — твоя мать? — Раньше Андрей вряд ли смог бы влезть в брюки такого размера, но сейчас, после голодных недель плена, они оказались даже чуточку великоватыми. Сапоги, наоборот, немного жали, но это было вполне терпимо. Лейтенант уверял сёбя, что они еще растопчутся.

— Нет у меня матери. У деда живу. Наверное, швабы убили его, когда пытался вступиться. Видела, что упал, голова окровавлена...

Несмотря на пережитое потрясение, в истерику девушка не впадала и даже ни разу не всхлипнула. Беркуту это понравилось. Своей твердостью она чем-то напоминала ему медсестру Марию, ту, йз дота. Впрочем/ Мария, с ее мужской силой, наверняка, сопротивлялась бы насильникам до полного изнеможения.

— Выходит, женщина — единственный человек, который мог заметить нас здесь, — заключил Беркут. — Она же видела, как немцы вели тебя к сараю. Как думаешь, донесет?

— Ни за что. Будет молчать. Эта — будет, — уверенно добавила полька, слегка поколебавшись.

— Что делать с кавалерами? — спросил Арзамасцев, сумевший первым облачиться в мундир и теперь поспешно натягивающий сапоги.

— Под сено их. Тащить к озерам слишком далеко. Оставшиеся в селе скоро бросятся на поиски. Тогда бой. Как тебя зовут? — обратился он к девушке.

— Ганка.

— Ганка? — почему-то вдруг усомнился лейтенант. Слишком уж обыденным и распространенным показалось ему это имя. Ну что ж, Ганка так Ганка.

— По-вашему — Анна.