Магии у него уже не было, израсходовал всю, выжег себя и умер бы, даже если бы вырвался из того боя. Был только меч, большой, по росту, и где было невысоким людям дотянуться до него своими короткими клинками, да вот беда – у кого-то оказался двуручный, да хорошей работы, рассекший куртку с металлическими пластинами, кольчугу, ребра… Если бы не доспехи, пополам бы разрубил. И словно через эту рану вышел кураж, весь азарт битвы, сразу нахлынула усталость. Он покачнулся, оперся на меч, и тот легко ушел в землю, и он не удержал равновесия, упал навзничь, уже понимая, что умер, да так обидно – не в бою, а все-таки на кресте…Зато остальные УСПЕЛИ.
А люди еще боялись подходить, толпились вокруг, добрый десяток клинков был направлен ему в грудь, и такой ведь был соблазн порубить его в мелкую капусту, однако устояли, чтоб казнить последнего эльфа… Он не сопротивлялся. А что он еще мог? Ну, в глаз дать кому-то. Пнуть. Убить уже не сумел бы. Так что он просто вел себя, будто его тут нет. Его и не было – только тело. Не повезло телу, ну что ж, с солдатами это бывает нередко. Но на всякий случай с него стащили не только доспехи, но и всю одежду. Бездарный лекарь остановил кровь и кое-как залатал глубокую рану – эльф должен был дожить до казни. Но даже голого его боялись – бросили на дно телеги, привязали руки и ноги врастяжку. Чтоб к позе на кресте успел приготовиться, наверное. Понятно, что боялись: видели, каков он в бою, знали, что маг, так что связывали редкими-редкими уже веревками из травки валицы, не позволяющей использовать магию. Не знали, дурни, что валица свои свойства сохраняет не дольше нескольких лет, а этим веревкам было уж столько, что ничего такого в них не осталось. Пусть. Пусть считают, что он все еще великий боевой маг. Если вдруг потом где поймают эльфа, который не успел себя выжечь, да этим свяжут, очень сильно удивятся.