Странница (СИ)

Когда палач отхватил ему ухо, он даже удивился: нож был острый, а казалось почему-то, что непременно самый затупленный выберут, чтоб развлечения надольше хватило. А тут-то: чик – и все, он даже боли почти не почувствовал, только кровь хлынула на плечо, будто именно в ухе проходил главная жила. Уши-то ладно, другие части тела побольнее будет, а там и до собак дело дойдет… бедные псины, вас-то за что? Чем потом кормить будут? Вот медведь, если попробует человечины или эльфятины, другого есть уже не хочет. И собаки переключатся на хозяев? А забавно бы.

По ступенькам эшафота не самой изящной походкой поднималась женщина в черном платье. Никакая. Ни красивая, ни некрасивая, час смотрел – через минуту забыл. Фигура тоже… не того. Впрочем, она немолодая, люди в ее возрасте редко сохраняют привлекательность, а этой-то и сохранять было нечего, и смолоду не была даже хорошенькой. Нормальная такая женщина. Волосы русые и короткие, некрасиво, волосы у женщины должны быть длинные… хотя какое до этого дело покойнику?

– Я забираю этого эльфа с собой.

А это еще зачем? Мужика что ли, не хватает?

Лена с ужасом смотрела на Милита. Он с недовольным лицом крошил в котелок сушеное мясо, почувствовал ее взгляд, посмотрел с улыбкой – и улыбку смыло.

– Что с тобой?

– Тебе перед казнью человек давал напиться?

– Ночью давал, – кивнул Милит. – А я не Гарвин, не говорю, что все люди…

– Длинноносый и черноглазый? В рваной зеленой куртке?

Глаза Милита расширились, и он медленно кивнул. Господи, что же это было? Всполошился шут, бросил свои дела, с размаху грянулся перед ней на колени, схватил за руки: «Лена, что?». Гарвин потянулся к ней магией – она точно знала, что магией, взгляд у него был какой-то особенный. Маркус тоже едва топор не уронил. Возникла короткая паника.

– Нормально. Просто мне тут померещилось…

– Она была в моей памяти, – сказал Милит медленно и певуче, – я ничего не почувствовал.

– В памяти?

– Иначе она не могла этого знать.

– Мало ли что ты ей говорил, – Гарвин бросил взгляд на шута и беззастенчиво продолжил, – по ночам особенно. Ты болтун известный.

– Об этом не говорил. И не заговорил бы.

– Что-то такое стыдное? – удивился Гарвин, снова проводя рукой вдоль спины Лены, снимая напряжение в мышцах.

– Нет. Я не стал бы говорить ей о моем последнем бое. И о казни тоже.

– Да, – признал после паузы Гарвин. – Не стал бы. А что так испугало? Она не просто Странница, она Аиллена, и если она может проникать в сознание шута, то почему не может в твое? Ну, девочка, успокойся. Твоя магия дает о себе знать – и ничего больше. Не нравится? Ну так никто ж и не заставит. Не захочешь – не станешь.

– Я словно была Милитом, – пробормотала она. Гарвин покачал головой, но промолчал. Даже странно. У него на всякий случай находились слова. Шут обнял ее колени, положил на них голову, и стало гораздо спокойнее. Лена натянула капюшон, который он скинул – раз не сорок градусов, то ему уже и жарко, он просиял глазами и вернулся к палаткам. Маркус как бы невзначай погладил ее по плечу. Больше об этом не говорили.

В палатке и правда оказалось сравнительно тепло. Шут натаскал веток, расстелил сверху одеяло и свой плащ, чтоб не тянуло холодом от земли.

– Лена, у тебя нет мази от ожогов? – помявшись, спросил он. – Нет, не пугайся ты так! Просто… я не знаю, что там делал старик, но магию он применял сильную. Амулет обжег, а рубашка шерстяная, задевает – неприятно. Там помазать пару раз – и все. Смотри…

– Темно, – сообщила Лена, на ощупь вытаскивая баночку с мазью, пока шут зажигал свечку. Ожог был из разряда кухонных – не так чтоб серьезный, но докучливый. Лена осторожно смазала его и залепила чудным эльфийским пластырем: кусочком ткани, по краям смазанным смесью из травы и листьев: стоило намочить, как эта смесь начинала липнуть ко всему и, высохнув, долго держалась.