Странница (СИ)

За тридцать восемь лет… ну за двадцать лет взрослой жизни – никого. Здесь за два года – двое. Двое разных, двое замечательных мужчин говорят ей о любви. Почти одними и теми же словами. С одним и тем же выражением глаз. Вон опять в окно лезет, неугомонный. Перекусил наспех, о новостях узнал, на стройку сбегал, хотя что там можно в сумерках рассмотреть… Нет, Лена его не выгнала. Вообще, она почему-то ни разу ни ему, ни тем более шуту не говорила: «Нет, не хочу, не могу, голова болит, устала»… Головная боль и усталость как раз проходили. А Милита словно прорвало: он почти непрерывно говорил что-то на эльфийском, и наплевать ему было, что она не понимает.

Ох ты черт, а мне ведь уже сорок… Как там – бабий век? Всякой бы бабе такой век!

* * *

Лето катилось к концу. Неуловимо изменились краски леса, стало синее небо… По лугам бродили тучные стада, а на полях колосились хлеба. Тоже тучные. И картошка, на радость эльфам, вымахала ого-го. Поиски неведомого недоброжелателя ни к чему не привели, и что проку с того, что Гарвин и Лиасс «срисовали» его след, не такой уж он дурак, чтобы появляться открыто. Впрочем, кто знает этих, у кого великие маги были мальчиками на побегушках, может, Лиасс расставил по всей земле эльфов ловушки или датчики, которые подадут сигнал при появлении зловредного эльфа. Чем ему Владыка мешает? Тем, что Владыка? Сам хочет стать? Гарвин при таком вопросе просто поднял ее на смех и долго рассказывал, насколько сложно стать Владыкой, а главное требование, как поняла Лена, – это ставить интересы своего народа выше всего. Включая себя самого, своих близких или друзей. И при этом не ошибаться в выборе решения. На Владыку не учатся, Владыкой не избирают, стать Владыкой не стремятся. Им просто становятся. Постепенно. За столетия. Только человеку этого все равно не понять, даже ей.

Как ни странно, она подружилась с Гарвиным – колючим, резким, вовсе не выбиравшим выражения, зато и не трясущимся над ее «светлостью», подружилась, хотя Гарвин стал этаким волком-одиночкой, ни с кем не сближался, в общем, ни с кем почти и не общался – боялся заразить своим неверием. Ариана говорила, что Гарвин повышенной общительностью не отличался с того самого времени, когда она с трудом успела с армией эльфов к месту казни. Он успел увидеть смерть младшего брата, которого очень любил, уверовать в близкую смерть Владыки, не говоря уж о своей – ухо-то ему отрезали. Наверное, он просто понял тогда, что Владыка так же смертен, как и все. Конечно, это понимали и другие. Умозрительно. Лена тоже когда-то понимала, что нехорошо живых людей собакам скармливать, но вот когда увидела – поняла совсем на другом уровне. И Гарвин. Он и с ней не особо откровенничал, хотя ничего и не скрывал: уж очень много тем они тогда в процессе психоанализа по-русски задевали, стесняться было нечего, и если Лена спрашивала – отвечал.

И сами эльфы немножко сторонились Гарвина. Он мог врать что угодно, но для Лены было очевидно, что это его ранит, хотя он и понимает причины. Даже в семье его не воспринимали как раньше, а Лена с Маркусом не знали, каким он был, им было легче.

Постепенно они обзаводились имуществом. Точнее сказать, оно появлялось само по себе. Например, шиану Лена теперь пила из очень красивой кружки, которую специально для нее сделал Паир, и кружка была легкая в отличие от всех прочих. Всякие женские мелочи. Куча плащей: парадный, зимний, летний эльфийский и самый простой дорожный. Три платья, теплый костюм и летние юбка и блуза. Туфли, сделанные по ее мерке, и сидевшие на ноге, как мягкие хлопчатобумажные носки. Такие же сапожки. Немножко белья и пара ночных рубашек. Деревянный лис, серебряная рысь, серебряная же птица, золотой дракон из чешуйки и «успокоительный» каменный листочек. Милые сердцу вещицы, которые, однако, нетрудно унести в одной руке, а одежда – да какая ерунда, когда вполне хватит универсального платья и дорожного плаща… Только бы он вернулся, а идти или оставаться, уже неважно, и куда идти и где оставаться – тоже…