Странное происшествие в сезон дождей

— А ее? — Бармен щелкает плоским ногтем по фотографии. Жест не слишком почтительный, и Кристиан едва сдерживается, чтобы не отнять снимок самым бесцеремонным образом. Вдали от куска плексигласа он чувствует странное волнение, готовое вылиться в детскую истерику: еще бы, ведь посягают на самую большую драгоценность в его жизни.

Что, если бармен не вернет фотографию?..

— Даша. Ее зовут Даша. Ударение на последнем слоге.

Насчет ударения Кристиан не совсем уверен.

— Красивое имя. Необычное. Так как насчет подруги?

Есть ли у Dasha

подруги? У нее есть Шон и маленькая Лали, две кошки, пес по имени Амаку и еще кто-то. Кто-то из сна, он бродит по опушке волшебного леса, время от времени надламывая ветки; думать о нем неприятно. Куда проще и безопаснее думать о самом слове «подруга». Ни с чем особенным оно для Кристиана не ассоциируется, за исключением скандинавской сборной по хоккею, сплошь состоящей из шумных и бессмысленных товарок его двоюродной сестры. Таких существ Dasha уж точно никогда бы не потерпела рядом с собой, вывод: подруг у нее нет.

— У нее есть кошки. Две. То есть… у нас есть кошки.

— Кошка вряд ли меня утешит. — Бармен скалится в такой широкой улыбке, что становятся видны бледно-розовые десны. Ничуть не менее неприятные, чем мысль о таинственном персонаже из сна. — Интересно все же, почему она выбрала именно тебя?

— Кошка?

— Твоя девушка.

— Жена.

— Да… Что такого она, — тут старик Даррен снова сверяется с фотографией, — в тебе нашла?

Большому мальчику Кристиану давно пора бы знать, что все бармены — хорошие психологи. Даррену и пяти минут не понадобилось, чтобы засомневаться в правдивости истории, завернутой в плексиглас. Кристиан чувствует, как кровь приливает к щекам; при других обстоятельствах он поступил бы по своему обыкновению — ретировался, прикрываясь, как щитом, извинительной улыбкой («забудьте все, что я вам говорил, это была шутка»). Подобное случается всякий раз, когда его ловят на мелкой лжи — настолько мелкой и безобидной, что так и тянет раздавить ее, как гусеницу. С ложью покрупнее — генерируемой совсем другими людьми, правительствами и целыми государствами — ни одна подошва не справится, ничья. И возникает чувство неудовлетворения, требующее выхлопа. Тут-то и подворачивается микроскопическая ложь гусеницы-Кристиана, размазать ее — святое дело. До сих пор Кристиан ловко уходил от расправы, он и сейчас бы слинял, оставив недопитую кружку с пивом, но фотография…

— Она любит джаз, — ляпает Кристиан первое, что приходит в голову.

— И что?

— А я саксофонист, я его играю.

— Я помню. И что?

— Ну… Сначала ей понравилась моя музыка… А потом мы познакомились поближе, и оказалось, что я тоже ей понравился…

— Ну да, ну да… — Перекладина Дарренова рта выглядит такой твердой, что, взбреди Кристиану вскочить на нее как на подножку, он удержался бы на ней без труда. — Должно быть, ты очень хороший… э-э… саксофонист.

— Примерно такой же, как Пол Скоулз. Только он полузащитник, а я вот — играю джаз.

Сравнение со знаменитым футболистом, о существовании которого он и не подозревал еще десять минут назад, кажется Кристиану вполне уместным. Лучшего способа донести до поклонника «Манчестер Юнайтед» мысль о собственной значимости в мире джаза нет. Задача не в том, чтобы сопоставить масштабы, а в том, чтобы оценить их, — и на это способен любой, даже самый тупорылый футбольный фанат. Если, конечно, разговаривать на понятном для него языке.

И вероятность быть уличенным во лжи практически отсутствует: джазмены не рекламируют товары и услуги и не появляются на телеканалах Sky Sports и MUTV. Во всяком случае, ни одного анонса по этому поводу не было.

— А не хотел бы сыграть здесь, у нас? — неожиданно спрашивает Даррен.

— В спортивном баре?

— В день, когда не будет матча… Охота послушать музыку, из-за которой красивые женщины влюбляются в таких парней, как ты.

Последняя фраза бармена вытягивается в сознании Кристиана на многие мили: она похожа на дорогу, идущую вдоль побережья. С разными, иногда взаимоисключающими ландшафтами: там, где речь идет о музыке, дорога испещрена живописными скалами с островками девственного (мпинго? тамаринд?) леса. Там, где речь идет о красивых женщинах, и вид соответствующий — бескрайняя водная гладь и ослепительной чистоты белый песок. На нем просматриваются вещи, которые только красивым женщинам и могут принадлежать: легкие шарфики, полотняные сумки, соломенные широкополые шляпы, потерянные браслеты… И лишь в вотчине парней, подобных Кристиану, все мрачно и загажено, как на радиоактивной свалке; между ржавыми бочками бегают крысы, а озерца протухшей воды фосфоресцируют недобрым светом.

Бармен явно или совершенно бессознательно оскорбил Кристиана, унизил его до положения крысы, ведь крысы не нравятся никому. Даже играющие на саксофоне.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сухо говорит Кристиан. — Играть джаз здесь.

— Я только предложил. И раз уж не здесь, то где можно тебя услышать? Ты ведь выступаешь не только в России?