Странствия Афанасия Никитина

Никитин, разумеется, не мог высказать все свои заветные помыслы. Он знал, что на Руси его записки могут попасть в любые руки, за все «вольнодумные речи» ему придется крепко отвечать. И все же иногда он высказывает взгляды, выдержанные далеко не в духе благочестия.

Никитин сознается, например, что молится только одному «богу вседержителю…» «А иного есми не призывал никоторого имени».

Начинает он свои записки, как все: «За молитву святых отецъ наших…» Но затем во всем своем «написании» уже ни разу не призывает, что так характерно для каждого православного старорусского писателя, ни святых, ни преподобных, ни мучеников, ни даже божьей матери.

Во время путешествия он говеет и постится. «Месяць март прошел, — пишет он, — а аз месяць мяса есмь не ял, заговел с бесермены в неделю, да говел есми ничево скоромного, никакыя ястьвы бесерменьскыя, а ял есми все по двожды днем хлеб да воду». Но это не убеждает нас в его правоверии. Чрезвычайно примечателен следующий эпизод в записках Никитина: незадолго перед отъездом он наблюдает выступление бидарских войск против Виджаянагара. Никитин подсчитывает мусульманское войско; по его подсчету, пошло в поход около двух миллионов человек. Он сам изумлен такой цифрой, «такова сила султана индейского бесерменьского», и дальше опять-таки не по-русски: «Мухаммедова вера еще годится».

Более того, написание своего «Хожения» он заканчивает молитвой, суть которой сводится к восхвалению единого бога, как бы он ни назывался.

И к мусульманству, и к восьмидесяти четырем индусским «верам», о которых он «распытах все», Никитин проявляет терпимость и широту взглядов, совершенно необычайную для человека XV века. Нельзя забывать, что официальная церковь жестоко преследовала не только все отклонения от христианства, но даже малейшие «ереси» в пределах господствующей религии.

Совершенно иначе подходит к этому вопросу Никитин. «А правую веру, — говорит он, — бог ведаеть, а праваа вера бога единаго знати, имя его призывати на всяком месте чисте чисту (чистому на чистом месте)».

Четвертую пасху справлял Никитин в Бидаре с «бесерменами». Ему крепко взгрустнулось, затосковал он по далекой родине и много плакал «по вере по хрисстианьской». Мусульманин Малик начал убеждать Никитина «в веру бесерменьскую стати». Это отнюдь не было административным произволом Асад-хана джуннарского, здесь был, возможно, дружеский совет. Никитин возразил Малику, что ты совершаешь молитву, и я также совершаю, ты пять молитв читаешь, я три молитвы читаю, я чужестранец, а ты здешний. Иными словами, Никитин хочет сказать, что разница лишь в обрядах, принятых в разных странах, а суть одна. Малик же в конце разговора очень зло заметил ему, что, правда, он не мусульманин, но горе в том, что он и христианства-то не знает.

Видимо, сомнения, обуревавшие Никитина, лишили его речи всякой убедительности. Реплика Малика поразила нашего путешественника, и он пишет: «Аз же в многыя помышления впадох и рекох себе: „горе мне окаанному, яко от пути истиннаго заблудихся и пути не знаю“».

И он успокаивает себя тем, что пока «христианства не оставих», не изменил своей родине, несмотря на четырехлетнее пребывание в индийской земле.

Высказывание Никитина рисует нам его как человека со сложным душевным миром, но подлинного патриота.

ПО ГОРОДАМ ИНДИИ

Из Парваты возвратился Никитин назад в Бидар за пятнадцать дней до магометанского праздника курбан-байрама и отпраздновал там пасху.

Во время пребывания Никитина в Бидаре у мусульман с индийцами была война, о которой он сообщил ценные сведения.

В 1469 году из Бидара двинулась громадная армия под предводительством Малик-ат-туджара, «а рати с ним два ста тысячь да слонов 100, да 300 верьблюдов».

Победоносные войска бахманидского султана вернулись в Бидар в июне 1471 года. «Меликтучар, — рассказывает Никитин, — пришел с ратию своею в Бидерю на курбант багрям, а по-русьскому на Петров день».

За два года войны Бахманидскому царству удалось присоединить к себе очень важный порт на Малабарском берегу — Гоа и крепость Белгаон. Об этом-то и рассказывает Никитин, говоря, что «Меликтучар два города взял индейскыя, что разбивали по морю Индейскому, а князей поймал 7 …стоял под городом два году». Помимо пленных была захвачена громадная добыча. По уверению Никитина, Малик-ат-туджар «казну их взял» и привез в Бидар «юк (вьюк) яхонтов, да юк олмазу да кирпуков (рубинов) да 100 юков товару дорогово, а иного товару бесчисленно рать взяла». Ценность этой добычи выражается в астрономических цифрах. Недаром так блистали драгоценностями бидарские султаны.

В Бидаре при известии об этих победах наступило ликование, начались беспрерывные праздники. Навстречу победителю «султан послал 10 възырев стретити его за десять ковов, а в кове по 10 верст, а со всякым возырем по 10 тысячь рати своей да по 10 слонов в доспесех». Сам султан и его мать посетили Малик-ат-туджара в его дворце. Ему были даны почетные титулы, дорогие подарки. Мать царя удостоила его названием «брата».