Странствия Афанасия Никитина

«А Махмуд сидит на кровати на золотой, да над ним терем шидян (балдахин шелковый) с маковицею золотою, да везут его на 4-х конях и снастех золотых; да около людей его много множество, да перед ним певцы, да плясцев много, да все с голыми мечи, да с саблями, да с щиты, да с сулицами, да с копии, да с лукы с прямыми и великими, да кони все в доспесех, да сагадыкы на них, да иныа нагы все, одно платище на гузне сором завешен».

Выезд Махмуд Гавана, как видим, мало чем уступал по великолепию выезду самого султана: тут и шелковый балдахин с золотом, и кони «в снастех золотых», и «много множество» войск, и певцы, поющие своему господину славу, и плясуны, и пр.

Но может, при выезде такая парадность была обязательна, а в частной жизни Махмуд Гаван был действительно очень скромен?

Но и здесь Никитин говорит обратное.

У Махмуд Гавана стояло в конюшнях две тысячи коней и сто слонов. Обеды его тоже мало походили на обед бедного дервиша. «А у Меликтучара, — пишет Никитин, — на всяк день садится за суфрею (трапезу) по 5 сот человек, а с ним садится по 3 възыри за его скатерьтью, а с возырем по пятидесят человек, а его 100 человек бояринов вшеретных (приближенных)».

И охрана этого сановника похожа на охрану султана.

«На всякую ночь двор его стерегут 100 человек в доспесех, да 20 трубников, да 10 нагар (литавры), да по 10 бубнов великых по два человека биют».

Но всего более противоречит характеристике, данной Махмуд Гавану Фериштэ, один факт, сообщенный Никитиным.

В то время, когда Никитин жил в Бидаре, из похода вернулись войска с богатой добычей. Привезли они «камени всякого дорогого много множество». И вот Малик-ат-туджар, пользуясь своей властью и могуществом, запрещает продавать все эти драгоценности купцам и скупает их сам. «А все то камение, да яхонты, да олмаз покупили на Меликтучара, заповедал делярем (ремесленникам, ювелирам), что гостем не продати».

Зачем же Махмуд Гаван скупал, да еще, как видно, за бесценок, устранив всякую конкуренцию, «много множество» драгоценных камней? Ясно, что не для своего личного потребления, так как он и без того утопал в роскоши, а, скорее, для накопления богатств или для перепродажи с хорошим барышом.

В сообщении Никитина нельзя сомневаться; об этом, наверное, толковали на всех базарах. Возможно, что Никитин сам был из тех «гостей», мимо которых прошли выгодные, сулившие большую прибыль торговые операции с награбленными в военном походе драгоценностями.

Словом, Махмуд Гаван, по Никитину, совсем другой человек, чем у восхищающегося им Фериштэ. А так как Никитин рассказывает как очевидец про живого Малик-ат-туджара, а Фериштэ писал свою историю полтораста лет спустя, стараясь всячески возвеличить мусульманских правителей в Индии, то, несомненно, никитинский облик Махмуда Гавана вернее.

«А СЕЛЬСКЫЯ ЛЮДИ ГОЛЫ BEЛМИ»

Никитин был единственным путешественником своего времени, который отметил изнанку пышности и сказочного великолепия жизни султанов и их вельмож.

Весь этот блеск и великолепие «велми пышных бояр» и «княжащих» хорасанцев, сказочная жизнь султана с его женами, плясовицами, музыкантами, прихлебателями шли за счет грабежа соседних народов и главным образом своего сельского населения, доведенного до крайней нищеты.

В своей работе «Британское владычество в Индии» К. Маркс указывает, что «В Азии с незапамятных времен, как правило, существовали лишь три отрасли управления: финансовое ведомство, или ведомство по ограблению своего собственного народа, военное ведомство, или ведомство по ограблению других народов, и, наконец, ведомство общественных работ»[15].

В Индии важнейшую часть государственного дохода всегда составлял поземельный налог. Правда, иногда казна пополнялась военной добычей благодаря трудам ведомства по ограблению соседних народов, но и в мирное время, и в военное одинаково плохо жилось «голому» трудовому народу.

Начиналась война. За что дерутся его властители, крестьянин не знал. Одинаково грабили его свои и чужие войска, одинаково он должен был кормить и тех и других.

Индийская деревня должна была поставлять и воинов, тех самых голых воинов со щитом, мечом или стрелами, которые составляли стотысячные ополчения правителей Индии.

Кончалась война, но не кончались тяготы сельского люда. С особенным рвением начинали собирать налоги. И собирался налог, что называется, «с пристрастием». Не говоря уже о том, что у неплательщика отбиралось его движимое имущество, но и его самого бросали в темницу и пытали, особенно если почему-либо являлось подозрение, что крестьянин утаивает деньги и что он может заплатить налог.

Профессор И. П. Минаев приводит тоскливую песню об этом налоге: