Странствия с моим гуру

— И к Еве Дробот зайдем, — напомнила Каська.

— Обязательно, именно с них нам надо начать.

Дроботов мы очень любили. Он сохранил неожиданный у советника живой ум, человеческие привычки и, что важнее всего, чувство юмора.

Не раз мы подшучивали друг над другом: насылали друг другу назойливых разносчиков, приглашали на чужие приемы и пытались перепродавать друг другу поддельные фигурки индийских божков, раздобытые в погребках около Большой Мечети.

Мы с ним оба скептически присматривались к разным раджам, которые строили из себя салонных йогов, то есть жили воздухом, а немного и посредничеством, утоляя жажду, вызванную жарой и сухим законом, стаканчиками нашего виски.

Оба мы любили попробовать, понюхать то, что называется правдой жизни, короче говоря, сунуть нос не в свои дела, выбраться за пределы дипломатического круга.

Я и Каська решили позаботиться о счастье и для него.

Весь город готовился к весеннему празднику. Даже самые бедные, для которых трата каждого анна была предметом, достойным раздумья, фабриковали порошки и цветные эликсиры. Краски, применяемые обычно малярами, считались неподходящими. Суть заключалась в том, чтобы весьма основательно выпачкать насильно осчастливленного, окропить его так, чтобы он целую неделю не мог отмыться. Те, у кого была лишь одна рубаха, разъезжали потом в течение нескольких месяцев на велосипедах, распустив по ветру полы в застиранных фиолетовых подтеках или рыжих пятнах от кармина. Похожие на подмастерьев маляров, они шагали гордо, брызги красок ясно свидетельствовали, как много приятелей желало им счастья, щедро поливая в дни праздника.

За неделю до этого дня ни в одном почтовом отделении не нашлось бы чернил. Мальчишки опорожнили все чернильницы, а осадок на дне старательно выполоскали. Перед домами сидели малыши, терли в порошок кирпичи, прятали бутылки, отливавшие ядовитым фиолетовым цветом.

Утро было удивительно голубое. В мерцающем блеске солнца застыли листья бананов. Я брился, когда в ванную проскользнул Делу, а за ним уборщик и садовник. Я видел в зеркало, как они обменивались какими-то знаками. Потом с должным почтением натерли мне красным ароматным порошком лоб и набросили на шею гирлянду из терпко пахнущих цветов лакового дерева. Пожелали счастья и протянули руки за бакшишем.

Я подошел к шкафу, достал деньги, потом надул бумажный мешок с горстью цветного порошка и внезапно с грохотом разбил его на голове повара. Еще не осело облако красной пыли, как Кася стрельнула в них из насоса чернилами.

Этого они не ждали. Началась беготня по всему дому, мы стали поливать и мазать друг друга. Жена тоже не избежала внешне невинных прикосновений: у нее появились чудесные усы, которые она долго не могла отмыть. Повар с гордостью сообщил мне, что это масло с велосипедной цепи и клеевая краска.

Мы сели в фиат и вместе с дочкой устроили погром у шведов, потом у болгар, которых застали во время завтрака. Советник Дробот предусмотрительно заперся, но старый уборщик, предвкушая хорошую шутку, впустил меня через кухню.

Уж Янека-то я, желая ему всяческих удач, покропил от всего сердца. Душ он принял стоически, отыскивая взглядом бутылку чернил. Но ему пришлось довольствоваться авторучкой, которую он опорожнил мне за воротник. Однако я предусмотрительно надел сетчатую майку и старые шорты.

Когда мы с ним трогательно обнялись, мне удалось натереть ему чернилами темя, похлопать по плечам, оставив там рыжие пятна, и, запустив руки в шорты, как следует измазать ягодицы.

— Ну, ну, — захохотал Дробот, — я и не подозревал, что ты до такой степени писатель.

После этого мы отправились в Старый Дели. Толпа танцующим хороводом осаждала машину, нас окружали страшно измазанные индийцы, обливавшие друг друга красками. Временами через толчею пробирался грузовик. Орущие парни, пользуясь насосами для опрыскивания деревьев, метко стреляли с его платформы в толпу. Невероятные крики привлекали к окнам жителей домов, и в тот же миг струя пурпурной лентой устремлялась в глубину комнаты. Атакованные на балконах и на плоских крышах люди тоже не оставались в долгу. В блеске пылавшего солнца разыгрывались ожесточенные поединки на неустойчивых водяных клинках, по рубахам струились ручьи красок.

Нас остановили и вытащили из машины. Мы переходили из объятий в объятия, мне посыпали голову изготовленным на дыроколе конфетти, прижимали в знак братства к груди и искренне желали «много счастья в эту весну!», потом вымазали шею и лоб какой-то позолотой.

Еще несколько лет назад нельзя было себе представить, чтобы европейца обнимали то одни, то другие руки ошалевших от жары уборщиков, перекупщиков, бродяг. Переливающиеся облака разноцветной пыли припудривали головы танцующих.

Наконец, помятые, измученные, вымазанные дружескими руками, обсыпанные блестками, мы вырвались из этого хаоса. Я вел машину по боковым улицам, но и здесь из-за кустов внезапно вылетали струи, разбивавшиеся на ветровом стекле, так что я вынужден был то и дело пускать в ход тряпки.