Странствия Шута

– Господин? Простите, я не смог сделать, что вы велели. Я сходил туда, где конюшенные живут, так там никто не помнит парня по имени Персивиранс и его семью.

Я понял, что опростоволосился, и посмотрел на мальчика. Глаза его были темными от горя.

– Третий дом по улице, – сказал он. – Там еще на двери оберег на удачу висит. А дверной молоток дед сделал из подковы ломовой лошади. Мою мать зовут Дилиджент.

Булен слушал и кивал.

Я добавил:

– Не говори ей про сына. Скажи, мы хотим спросить ее, не хочет ли она помогать на кухне.

– То-то она обрадуется, – тихо сказал Персивиранс. – Она давно упрашивала папашу сложить ей вторую печку за домом, чтобы печь, сколько вздумается.

– Как прикажете, господин. А еще управляющий Диксон просил передать, что солдаты едят все, до чего могут дотянуться. И поскольку мы не очень хорошо пополнили запасы в кладовых этой осенью…

До налета наши кладовые ломились от еды.

– Скажи ему, пусть пошлет человека с повозкой в Ивняки, чтобы привез все необходимое на первое время. В ближайший базарный день мы съездим в Дубы-у-воды. С торговцами я позже рассчитаюсь. Они знают, мы платим аккуратно.

– Как прикажете, господин. – Булен с тревогой взглянул на Фитца Виджиланта. Он прислуживал Ланту совсем недолго, но слуга и господин были уже не чужие друг другу. – Принести что-нибудь писарю Ланту?

Лант даже не взглянул на слугу. Чейд молча покачал головой, и Булен ушел.

Фитц Виджилант набрал побольше воздуха и повел рассказ дальше, словно поволок в гору тяжелую ношу:

– Мы все собрались там. А потом вывели Шун и ее горничную. Я еще обратил внимание, что Шун сопротивлялась, единственная из всех. Она лягалась и кричала на мужлана, который тащил ее. Потом выхватила откуда-то нож и воткнула ему в руку. Ей почти удалось вырваться. Чужак схватил ее за плечо и ударил так сильно, что она упала. И все равно не выпустила оружие, ему пришлось по одному разгибать ее пальцы. Чужак толкнул ее к нам и ушел. Она огляделась, увидела меня и бросилась ко мне. Она кричала: «Сделай же что-нибудь! Почему никто ничего не делает?!» Она повисла у меня на шее, а я стоял столбом. Она спросила: «Да что с тобой такое?» А по-моему, все было в порядке. Я сказал, что мы должны просто стоять, как все. Что я именно этого и хочу. А она спросила: «Если все хотят стоять здесь, почему они стонут?» – Он умолк и нервно сглотнул. – Тогда я прислушался. Это была правда. Все стонали и всхлипывали, бессвязно и каждый сам по себе. И только тогда я заметил, что и сам мычу.

Шун, единственная из всех, пыталась драться. Почему? Неужели то, чему она успела научиться стараниями Чейда, сделало ее храбрее всех в доме? Я нанимал слуг не за умение драться, но уж конюхи-то наверняка за свою жизнь повидали переделок. Однако никто не сопротивлялся. Кроме Шун. Я посмотрел на Чейда, но тот не захотел встречаться со мной взглядом, и мне пришлось отложить вопросы на потом.

– Солдаты на лошадях стали кричать нам: «Садитесь! Садитесь!» Одни кричали на нашем языке, другие по-калсидийски. Я не стал садиться, потому что и так очень замерз, а под ногами был снег. И мне казалось, что, пока я стою вместе со всеми на площадке, где перед домом разворачиваются повозки, я делаю все правильно. Один из чужаков стал нам угрожать. Он сказал, что они ищут какого-то бледного мальчика и, если мы не выдадим его, они станут убивать нас. Я не знал такого мальчика, и остальные, по-видимому, тоже. С нами был Оук, которого вы наняли подавальщиком, у него светлые волосы, но какой же он мальчик… Кто-то сказал чужакам, что вот, мол, единственный блондин в Ивовом Лесу. Оук стоял недалеко от меня. И тот человек, что спрашивал, подъехал к нему. «Тот?» – крикнул он другому. Этот другой был одет во все белое, и, хотя выглядел как богатый торговец, у него было детское лицо. Он покачал головой, и человек на лошади вдруг очень рассердился. «Не тот!» – закричал он, наклонился и рассек Оуку горло мечом. Оук повалился на снег. Кровь хлестала у него из горла. Он схватился за шею рукой, словно мог остановить этот поток. Но он не мог. Он смотрел прямо на меня, когда умирал. На таком морозе над кровью поднимается пар. Я не знал этого раньше. А тогда просто стоял и смотрел.

Но Шун не была такой безучастной, – продолжал он. – Она закричала, обругала человека на лошади и пообещала, что убьет его. И бросилась к нему. Сам не знаю почему, я схватил ее за руку и попытался остановить. Мы боролись. Тогда человек на лошади подъехал к нам и сильно пнул меня в голову. Я отпустил Шун, а он наклонился и вонзил в меня меч. И засмеялся, когда я упал на тело Оука. Его кровь была еще теплой. Я помню это.

Оук. Юноша, которого мы наняли помогать с подачей блюд. Улыбчивый парень, который еще только учился прислуживать, но всегда был веселым и приветливым и так гордился своей новенькой ливреей. Оук, безжизненное тело на красном от крови снегу. Он был из Ивняков. Хватились ли родители сына или еще нет? Не удивляются ли они, почему сын так долго их не навещает?