Страшное дело. Тайна угрюмого дома

– Это странное обстоятельство, – почти мрачно заключил он, – бросает тень на все дело…

Оба замолчали.

Вдруг Смельский сказал:

– А как скоро вы познакомились, Анна!..

Анна дернула головой, как лошадь, перед глазами которой махнули хлыстом.

– То есть как это скоро? Что это значит?… Вы, вероятно, говорите о моем знакомстве с Шиловым?

– Да! – ответил Смельский и почувствовал, что у него поднимается едкая злоба, но не на Анну, а на него – на Шилова, которого он в эту минуту опять, как и тогда, при разговоре про него у калитки краевской дачи, начал ненавидеть всеми силами души.

– Вы говорите глупости! – холодно сказала Анна, и этот холод ужаснул Смельского.

Он бросился к своей невесте и, упав на колени, схватил ее руку:

– Простите, Анна! Простите! Я сегодня в странно нервном настроении. Свидание мое с этим несчастным потрясло меня… я говорю не знаю что.

Глаза Анны потеплели.

Любящая женщина всегда охотно прощает даже самую грубую вспышку ревности.

Анна понимала, что Смельский ревнует ее, хотя и неуместно и оскорбительно, но он не может бороться со своим чувством.

Она простила его.

Опустив руку на его густые волосы, она провела по ним и сказала:

– Какой вы глупенький, точно ребенок, а не оратор с громкой фамилией…

Смельский улыбнулся:

– Самый мудрый мудрец глупеет с хорошенькой женщиной, а если с такой прекрасной и душой и внешностью, как вы, Анна, и подавно немудрено поглупеть…

Анна наклонилась.

Ласковое чувство, слегка блеснувшее в ее глазах, теперь мерцало тихим ровным светом…

Она шепнула: «Проводи меня до дачи!»

И от этого ласки полного взгляда, и от дружественности тона сердце Смельского умягчилось настолько, что он опять мысленно примирился с Шиловым.

Жизнь есть нитка из событий и обстоятельств

Проводив Анну до дачи, Смельский вернулся в самом благодушном настроении. Было очевидно, что любимая девушка любила его, и это сознание, одно из самых счастливых и радостных сознаний бытия нашего, наполнило его всецело.

Он был счастлив.

Чудный вечер ложился длинными тенями на землю.

В вышине голубого неба, разделяясь на нити, ползли последние облака, предвещая и на завтра такой же теплый, хороший день.

На балконах дач, мимо которых приходилось идти Смельскому, семьями сидели дачники.

Дымились самовары, слышался лязг чашек, стаканов, хохот, смех или звуки вальса, срываемого с расстроенного дачного пианино.

Все это казалось Смельскому таким милым, таким привлекательным, что он невольно углубился в возможные картины своего счастливого семейного быта.

Так же будут они сидеть с Анной на балконе дачи, так же около них будут резвиться их дети, и он будет счастлив, любуясь на них и на Анну – красивую, видную даму в каком-нибудь изящном пеньюаре. Смельский даже задумался над вопросом, какого цвета будет пеньюар у Анны: то ему казалось – лучше голубой, то – пунцовый.

Вот он миновал дачи, вот вошел в парк и, сняв шляпу, тихой поступью мечтателя пошел под тенистыми сводами его ветвей.

Вдруг ему показалось, что кто-то идет ему навстречу.

Он пригляделся и, одновременно заметив скамью рядом, сел на нее.

Одинокий человек медленно приближался, но все еще был настолько далек, что Смельский не мог хорошенько разглядеть его.

Почему-то он стал ожидать этого человека, и ожидать с нетерпением, возрастающим все более и более.

Вот он уже на расстоянии каких-нибудь десяти саженей.

Это был Шилов.

В круглой широкополой шляпе, так шедшей к его типичному лицу, с суковатой палкой, он медленно приближался, очевидно совсем не надеясь на какую-нибудь встречу.

Несмотря на то что шляпа его, по обыкновению, сидела набекрень и сдвинулась на затылок, что придавало его физиономии удалой и несколько даже дерзкий вид, голова его была опущена.

Увидав молчаливо сидящего на скамье Смельского, он вздрогнул и остановился, но вслед за тем засмеялся и быстро подошел к нему.

– Что? Мечтаешь? – пошутил Шилов.

– Чудный вечер! – сказал Смельский.

– Да! Даже, можно сказать, редкий в нашем климате… Ты провожал Анну Николаевну?

– Да. А ты почему это знаешь?

– Догадываюсь.

– Нетрудно, впрочем, догадаться.

Оба замолчали.

Шилов закурил папиросу и сел на скамью.

Вечер тут, в глуши парка, был действительно чудный.

Золотые лучи заходящего солнца прорывались сквозь густую листву и пятнами дрожали на песке аллеи от малейшего дуновения ветерка.

Верхушки деревьев шептали. Смельский, недавно полный грез о будущем и совершенно забывший обо всем настоящем, вдруг вернулся к действительности.

– Послушай! – обратился он к Шилову. – Ты знаешь, что я сегодня был у Краева и у следователя.

– Да, ты говорил…

– Он недоумевает… Следователь удивляется, почему на месте, где произошло нападение на тебя, нет следов.

– А бог с ним! Я не знаю, каких ему еще надо, – беспечно ответил Шилов, – если их мало оказалось на земле, то вполне достаточно на моем теле! Он глуп, этот твой следователь!..

Смельский посмотрел на Шилова и пожал плечами.

– Это правда, – согласился он, – но все-таки и на земле должны же были быть какие-нибудь знаки, ну хоть какие-нибудь…