Страшные истории Сандайла

– Зря они его отсюда выгнали, – говорит Джек. – Он просто пытался мне помочь. Сандайл – его дом. В его случае вставка перестала работать несколько лет назад, но он сохранил это в тайне. Во всяком случае, лучше, чем я. Мы изыскивали разные способы выпустить наружу свое начало. Он гробил животных. А я так боялась сделать больно тебе.

– Это он убил Ниневу? – неожиданно спрашиваю я. – А зайцы с выколотыми глазами – тоже его работа?

– Ты уверена, что тебя сейчас должны интересовать коровы и зайцы?

Джек улыбается своей бледной улыбкой, лишенной даже намека на радость. Перед моим мысленным взором встает Нинева со своими большими глазами, я вспоминаю, как она любила, когда ее поглаживали по морде, и как смирно она стояла, когда ее доили. Вдруг я чувствую, что больше не могу, и с размаху отвешиваю Джек увесистую затрещину.

Она отшатывается, с интересом смотрит на меня, подносит руку к щеке, тут же приобретшей нежно-розовый цвет, и говорит:

– Может, вставка никогда не работает вечно, может, это всего лишь вопрос времени. Как насчет тебя, Роб? В последние дни ты ведешь себя как-то непривычно – дерешься, порываешься стрелять собак. Как ты себя чувствуешь? – Обескровленные губы Джек расплываются в улыбке. – А может, ты у нас тоже паршивая псина?

Роб

Я смотрю на Колли, устроившуюся напротив меня, и говорю:

– Всего до конца они мне так и не рассказали. Даже тогда. Ученые со своими извечными секретами. Зато рассказала Джек. Оставила мне послание, которое я в конечном счете нашла.

Вокруг нас дышит Сандайл. Мы практически подошли к точке невозврата.

Я вытаскиваю из кармана листы блокнота – похороненное послание Джек, тайну Снупи. Бумага влажновата и размякла на сгибах, но почерк сестры – строки, написанные синей шариковой ручкой, – просматривается вполне отчетливо. «Что с тобой? – спросила, нет, даже проорала я Джек. – Почему ты такой стала?» В тот день мне довелось ее ударить.

В каждой сказке говорится: стоит узнать настоящее имя человека, как ты тут же обретаешь над ним власть. Но никто никогда не говорит, что все может обернуться и ровно наоборот. То, что ты узнаешь, может держать тебя в повиновении.

Я не дам Колли прочесть письмо. Оно не для детских глаз.

Я протяжно вздыхаю и говорю:

– Как оказалось, мы совсем не из Небраски. Ничуть.

Джек, когда-то давно

Санденс,

Это письмо я писала тебе много раз и до сих пор не знаю, отдам его тебе или нет. Правда не всегда влечет за собой свободу.

Впервые ее так назвали не газеты, а Лина с Бертом, хотя сейчас этого, пожалуй, уже никто и не вспомнит. В Боне народ считал, что это какая-то шутка, может, о том, как много у них собак. Они без конца говорили: «Пора ехать домой на щенячью ферму», «Когда мы только-только поселились на щенячьей ферме». И все прочее в том же духе. Только никаких щенков у них сроду не было. Вместо псов там жили мы.

Поначалу там были и другие ребята. Одних родила Лина, других они подбирали с улицы в городах. К какой категории принадлежали мы? Этого я тебе сказать не могу. Зачем Лине с Бертом вообще нужны были дети, чтобы растить их в клетках? Ответов на этот вопрос может быть много, но хороших среди них не отыскать. Время от времени туда на машинах приезжали какие-то люди, чтобы поглазеть на запертых в клетках малышей. Я тогда все пыталась сообразить, что хуже – оставаться там или дождаться, когда тебя посадят в автомобиль и увезут. Но нас с тобой так никто и не забрал. Когда к нам кто-нибудь подходил, мы кусались.