Страшные истории Сандайла

– Я сама вылила его содержимое, – отвечаю я. – Она нам совершенно не нужна, потому что теперь у нас все будет хорошо. Вам с Энни больше ничего не угрожает.

Я слегка сжимаю ее ладошку и продолжаю:

– Колли, это ведь папа вытворял все это с животными, да? Теперь ты можешь мне сказать. Не бойся, он больше не сможет сделать тебе ничего плохого.

– Это была не я, – отвечает она, и окружающий мир пошатывается. Меня охватывает облегчение. Мне было невдомек, какое напряжение сковывало меня последние пару дней. Или даже последний десяток лет. Сейчас не мешало бы поспать.

– Мам, нам надо срочно ехать за Энни.

У нее почему-то взрослый не по годам взгляд. Что-то явно не так. На этом эта история должна была закончиться, но теперь я понимаю, что ее ждет продолжение. В голове проносится жуткая мысль, над разумом простирается крыло затмения.

Колли

Мама целует меня в голову разбитыми губами, касаясь щеки. Теперь у меня на волосах ее кровь. Я думаю о том, как же сильно она пыталась меня защитить. Мамы, они ведь как пустыня – их порой тоже нельзя остановить.

Теперь я обязана ей доверять. И посвятить ее в главную тайну, которая правит всей моей жизнью. Поэтому я делаю глубокий вдох.

– Мам, нам надо срочно ехать за Энни.

– Что ты хочешь этим сказать?

Но в ее голосе уже слышится понимание, она уже обо всем догадалась, хотя ей совсем этого и не хочется. Такое ощущение, что темнота сделала ее прозрачнее, и теперь я явственно могу слышать все, что она чувствует. Я вдруг понимаю, что любовь порой может быть столь же мучительной, что и боль. Интересная мысль, но сейчас у меня на нее нет времени. Надо, чтобы она все поняла.

– Нам надо срочно ехать за ней, мам, – говорю я и дергаю ее за руку. Она спотыкается. В свете луны видно, что один ее глаз закрылся и превратился в тонкую горизонтальную линию, как сурово сжатый рот.

– Погоди, Колли, я… Мне что-то нехорошо.

– Нет! – воплю я. – Скорее! Нам надо торопиться! Энни нельзя оставлять с миссис Гудвин наедине.

– Что?

Как же эти взрослые порой туго соображают. Но в этот момент до нее начинает доходить. Я чувствую, как по ее душе тошнотворной волной прокатывается понимание. Она ахает и на миг безвольно оседает. Мне ее жаль. Не хотела я этого делать, но выхода нет.

– Никаких препаратов от диабета Энни не принимала! – говорю я. – Все было спрятано в лампе. Той самой, что в форме звезды. Папа сказал, что она взяла ее с собой к миссис Гудвин…

Мы несемся к дому. Из входной двери на крыльцо и деревянную вывеску «СОБАКАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» выплескивается желтый свет. Я запрыгиваю на заднее сиденье маминой машины, сама она со стоном садится за руль, но никак не может вставить дрожащими пальцами ключ.

– А двери ты запирать не будешь?

– Брось, – нетерпеливо отвечает мама, – это всего лишь дом.

А когда двигатель с ревом оживает, добавляет:

– Ну слава богу.

Когда мы, накренившись набок, рвем с места, из-под колес летит грязь. Как бы мне сейчас ни было страшно за Энни, я все равно оглядываюсь назад и последний раз смотрю на Сандайл, где теперь мирно покоится в земле Бледняшка Колли. Мне никогда не приходило в голову задуматься, каким образом ей удалось поехать со мной, если учесть, что у меня нет ее косточек. Все потому, что ее косточки – это я сама. Она внутри меня. По крайней мере, была раньше. Я знаю, что больше никогда ее не увижу.

Младшую сестренку всегда надо защищать. Это одна из прописных истин, которые мама вбила мне в голову. А Энни такая маленькая и милая. Я с самого начала знала, что в специальных приютах, куда отправляют трудных детей, ей долго не протянуть. И поэтому, когда застала ее в тот день с щенком Дампстером, вырвала у нее клятву ничего никому не говорить и сама тоже сохранила все в тайне. Бедный Дампстер. Я велела ей покончить с ним как можно быстрее, хорошо видя, что он уже достаточно намучился.

А потом постоянно пыталась ее остановить, но это просто невозможно. Такова ее сущность.

Помогать бледняшкам я умела всегда. В отличие от других, меня они не боятся. Я принимаю их такими, какие они есть, не пытаясь превратить во что-то другое. Первым, что мне запомнилось в жизни, стал засохший, мертвый цветочек на бордюрном камне, на который упал мой взгляд. Я понятия не имею, где и когда это случилось, вероятно, была совсем маленькая, но могу точно сказать, что от него отделился крохотный серебристый цветочный призрак и без следа растворился в воздухе. Потом выяснилось, что, если хранить косточки животных и стебельки цветов, они остаются со мной и о них можно заботиться. Поэтому, когда Энни доводит начатое до конца, косточки, которые после этого остаются, я беру себе. Если после смерти зверушки хотят уйти, я отпускаю их на все четыре стороны. Если же нет, я составляю им компанию и дружу с ними, чтобы им не было грустно. Большего сделать я не в силах.