Страшные истории Сандайла

Клянусь, я не знаю, как это случилось. Клянусь, что даже не думала ее толкать. Но мама падает навзничь, с силой грохается о землю и катится по каменистой осыпи. А через секунду замирает, лежа на спине, раскинув в стороны руки и ноги, будто звезда. Это напоминает мне о лампе в виде розовой звезды в комнате Энни, и к горлу подступает тошнота. Я не свожу с нее глаз, но она не двигается и не издает ни звука.

Может, я убила свою мать? Так и представляю, как создам ее огромную картину в натуральную величину, чтобы каждая косточка была на своем месте. Красивое будет полотно. После этого она останется со мной, потому что превратится в Бледняшку и у меня будут ее кости. И как Бледняшка, может, даже будет ко мне добра. Бледняшка Колли говорит, что люди от этого могут меняться. Я облизываю губы и чувствую на них соль. Слезы. Похоже, я и правда этого совсем не хотела.

Я подхожу и прикасаюсь к ней. Теплая. Еще не Бледняшка. У нее бьется сердце. Подняв верхнее веко, я вижу белое глазное яблоко. Из-под нижнего выглядывает краешек радужки, похожий на крохотную зеленую луну, поднявшуюся над холмом. Она где-то далеко.

– Возвращайся, мам.

Мои шепот и всхлипы уносит ветер.

– Я не хотела.

У мамы трепещут веки. Она едва слышно вздыхает, будто ей приснился хороший сон. Ее ладонь сначала открывается, но тут же закрывается, будто цветок.

– Колли? – говорит она, и у меня в груди, несмотря ни на что, разливается тепло от того, что она не произнесла «Энни».

– Я здесь, мамулька.

Это идиотское слово удивляет меня саму, ведь я им уже сто лет как не пользовалась.

– Я ударилась головой, – заплетающимся языком говорит она, – вот что бывает, если не пообедаешь.

– Верно, – твердо отвечаю я, потому что это чистая правда, благодаря которой я не так остро ощущаю свою вину.

Но тут же вижу по глазам, что к ней стала возвращаться память.

– Ты меня толкнула, – говорит она.

Я хочу сказать, что не хотела, но выходит у меня совсем другое:

– Ты меня напугала.

Она закрывает глаза и на миг замирает в такой неподвижности, что я даже боюсь, как бы она не превратилась в Бледняшку.

– Мам? Мам? Где твой телефон?

В этот момент мне совсем не важно, боюсь я ее или нет. Я не могу допустить, чтобы моя мама умерла.

– Нет, – говорит она, – разберемся с этим вдвоем, ты и я.

А где Бледняшка Колли и щенок Дампстер? Пропали. Мою маму боятся даже призраки.

– Мы приехали сюда из-за того, что ты пыталась сделать с Энни, – говорит мама.

Я молчу. Здесь нечего сказать.

– Как же ты на нее похожа, – продолжает мама, – особенно когда злишься. Порой мне кажется, что, если я буду с тобой достаточно строга, это изменит то, что случилось с Джек. Знаю, что в этом нет никакого смысла. Прошлое всегда хватает тебя за шею и душит, правда?

– Не знаю, – отвечаю я, потому что мне всего двенадцать лет и никакого прошлого у меня еще нет.

Она встает, протягивает руку и стряхивает с моей щеки волосок.

– А кто такой Джек?

– Не такой, а такая, – поправляет меня мама, – так звали мою сестру.

– Никакой сестры у тебя нет, – говорю я.

– Но была раньше.

– Вы были подруги?

– Мы были так близки, как только могут два человека, не сливаясь в одного.

Какая странная мысль. Мама всегда казалась мне самым одиноким человеком во всей вселенной.

– Какой она была?

На мамином лице отражается замешательство.

– Честно говоря, я не знаю, – отвечает мама, – особенно под конец, когда мы потеряли друг друга.

– И что с ней произошло?

– Как что… Сандайл.

Я киваю, ведь сандайл – это большие солнечные часы, отсчитывающие время, дни и минуты жизни. Жить в месте, где подобным образом трактуются жизнь и смерть, может быть опасно.

– Я понятия не имею, что делать, – говорит мама, – то, как ты обошлась с Энни… Со стороны кажется, что частичка твоего естества в определенном смысле уже умерла.

– Верно, – чуть ли не с благодарностью произношу я, потому что как раз это и чувствую все это время.

– Может, дочерям не всегда нравятся их матери, – продолжает она. – Не знаю. Свою я даже не знала.

Она на несколько мгновений умолкает, потом говорит опять:

– Важно только то, что мы делаем. А на деле ты собиралась причинить вред Энни. Своей сестре.

– Неправда.

Будь Энни рядом, она бы с ума сошла от этих моих слов. Из ее глаз брызнули бы слезы, а тоненький детский голосок прошептал бы что-то типа «Мам, не злись, Колли не будет тебе так врать». Для меня она всегда жуткая головная боль, но, когда ее нет рядом, я по ней страшно скучаю.

– Ты всегда, всегда должна защищать сестру, – почти плачет мама.

– Знаю.

От того, что она права, а я не выполнила работу как следует, я чувствую себя ужасно.

– Скажи мне, Колли…

В голосе мамы сквозит не столько злость, сколько задумчивость, от чего мне становится еще страшнее.

– Та история с пузырьком лекарств… она повторится снова?

Я со всех сил зажмуриваю глаза, но по щекам все равно катятся колючие, блестящие слезы. Мы говорим о том, что запрятано глубоко-глубоко. Она словно засунула мне вовнутрь свою руку.

– Да, – шепчу я, – она повторится снова.

Она кивает и говорит:

– Спасибо за искренность. Ты молодец.

– И что теперь будет, мам?