Чернышевский хорошо помнил, как смерть родного сына и невестки едва не погубили и деда, и бабушку. Благодаря внуку смогли пережить горе потери и пойти дальше. Ныне история если не повторялась, то сильно искажалась, становясь для стариков последней каплей. По крайней мере, баб Тоня не смогла прийти.
В зале суда присутствовал и Штормин. Последнее время он хорошо поддерживал Олега. Без его помощи с адвокатом и в поисках Ритки, окончательно свихнулся от неизвестности.
Из знакомых Чернышевскому на суде присутствовали родители Павла. Убитые горем, потерянные и однозначно озлобленные на него. Но откровенно говоря их мнение волновало Олега меньше всего. Он-то прекрасно знал, что ни в чем перед ними невиновен.
Суд казался бесконечным. Сидя в небольшой камере и наблюдая за зачитывающим обвинение прокурором, за показаниями известных и неизвестных ему лиц, ловя на себе ободрительные взгляды адвоката: мол, все будет хорошо, Олег на самом деле слабо в это верил. Обвинение решительно настроено против и настрой автоматически передавался ему.
Когда давать показания вышли некие Кротенко Дмитрий Сергеевич и Зинькевич Валентин Антонович, Олег окончательно понял — это конец. Зинькевич, он же Зюня — тот самый, кто обнаружил их с Риткой на заводе, не позволив уйти незаметными. И Кротенко, или проще говоря Крот — убийца Павла собственно персоной.
Олег считал, что ранее сходит с ума? О, нет! Это цветочки. Теперь настала пора собирать ягодки и пожинать плоды. Где видано, чтобы убийца ходил на свободе, преспокойно глядя в глаза обвиняемому? Врал, что случайно с другом оказался на месте преступления, став невольным свидетелем убийства, которое совершил сам? Почему верили сомнительным личностям, работающим на главаря преступной группировки, а не менту, стремящемуся ко всеобщей справедливости? Где она в х*ена эта справедливость?
Правоохранительная система катится на самое дно, а все преспокойно наблюдают, не упуская случая дать лишний пинок, приближая полное изнеможение. Самое ужасное, что это финал для Олега. Его очередное персональное поражение.
Никто из защиты не ожидал подобного. Попытки адвоката развалить показания сомнительных свидетелей потерпели фиаско с подачи возражающего прокурора.
Получив последнее слово перед заседанием для вынесения приговора, Олег отдавал себе отчет, что ничегошеньки не изменится. Его признают виновным. Оставалось надеяться, что дадут не самый жесткий и требуемый приговор в виде лишения свободы на пятнадцать лет.
Но уже и не надеялся. Сказал, как чувствовал:
— Я знаю, что сегодня мне вынесут приговор и сделают виновным в убийстве если не друга, то товарища. — По залу прошелся гул удивленных голосов, но Олег лишь ухмыльнулся. — Вы тоже прекрасно знаете. Я не убивал Пашку. Все понимают. Не представляю кому это нужно, но, видно, очень нужно — посадить невиновного человека за решетку. Недоработка следствия или налаженная система, но факт остается фактом — безвинных сажают, а убийцы ходят на свободе. — Стараясь смотреть в зале ни на кого и на всех одновременно, мужчина признался: — Ранее я лелеял в душе мечту, став на путь борьбы с преступностью, освободить этот город, добиться правосудия. Добился ли? Нет. Зато мне известно, чем грозит самодеятельность. Еще понял, что каждый сам за себя. Все, кто сегодня стоит на стороне обвинения не против меня, скорее исключительно за себя. Причины могут быть разные. Принимаю ваше стремление защитить себя и своих близких. И если кто-то считает, избавившись от меня, освободиться от проблем, очень сильно ошибается. Независимо от исхода суда: оставят меня за решеткой, или выпустят в зале, я буду бороться за справедливость. Личную справедливость. Вы еще попомните меня…
— Протестую! — Опамятовавшись, оборвал прокурор, подскочив на стуле.
— Протест отклонен. — Отмахнулась судья и, обернувшись к Олегу, поторопила: — Продолжайте подсудимый.
— А я уже. — Пожал плечами Чернышевский.
— Что ж… — Поворачиваясь к залу, судья скомандовала: — Встать! — Когда находящиеся подчинились, поднялась сама. Собирая папку с документами, провозгласила, стукнув молоточком: — Суд удаляется на совещание!
Вот и все! Осталось подождать оглашения приговора.
Чернышевский чувствовал себя ужасно. Знать, что в данный момент решается твоя судьба и сидеть сложа руки, ждать — наихудшее из ожиданий. Но уже ничего не поделать.
Пообщаться с родными и близкими во время перерыва Олегу не позволили, а снова обсуждать с адвокатом поведение на суде и перспективы не оставалось ни малейшего желания. Потому несколько часов ожидания, когда его вернули обратно в камеру, предпочел скоротать в одиночестве. Впрочем, как и многие дни до этого…
Оглашение приговора произошло ровно через два часа.
Чернышевского едва успели ввести в зал, как появилась судья — ухоженная женщина лет сорока. Судя по хмурому выражению лица, ей доставляло мало удовольствия зачитывать данные строки. Но выбора не имела.