Страсть тайная. Тютчев

Теперь, освободившись от соблазнительной, но не такой уж сладкой службы у Полякова, Яков Петрович и сам вспоминал о тех днях с юмором, весело подтрунивая над собой. Но закончил он свой рассказ уже серьёзно:

   — Я совершенно уверен, Мария Фёдоровна, что поездка в Липецк вам принесёт несомненную пользу. Мой совет — непременно поезжайте туда. Кумыс, свидетельствуют многие, способен творить чудеса... Я и сам днями намереваюсь выехать в Монсуммано, в Италию. Только там, говорят, можно избавиться от моего застарелого недуга — изнурившей меня хромоты. Собственно, не в хромоте дело: врачи опасаются, как бы и далее не развивалась болезнь. А в Монсуммано имеются сталактитовые пещеры с тёплыми солёными озёрами. Приглашал я туда с собой и Тургенева — у него ведь подагра. Да отказался Иван Сергеевич, написал из Парижа, что не верит в своё исцеление, а мне посоветовал ехать.

Яков Петрович получил недавно от Тургенева письмо с настоятельным советом ехать в Италию. «А так как для этого нужны деньги, — писал он, — то позволь мне, в силу нашей старинной дружбы, предложить тебе на поездку 350 рублей серебром. Надеюсь, что ты так же просто и бесцеремонно их примешь, как я их тебе предлагаю. Меня это не разорит — а, напротив, доставит великое удовольствие помочь больному приятелю».

Услышав упоминание о Тургеневе, Мари ещё более оживилась.

   — Как бы я хотела его сейчас увидеть! — произнесла она и засыпала Полонского вопросами о житье его друга на чужбине. Разговор зашёл о последних книжках писателя, о его поразительном умении прозорливо взглянуть на современную жизнь.

После чая Полонский опёрся на палку, чтобы встать, но передумал и снова присел.

   — Мария Фёдоровна, скажите, может быть, я чем-нибудь вам могу помочь, что-либо для вас сделать?..

Почти такой же вопрос он задал несколько лет назад в Овстуге. Но ни тогда, ни теперь, спрашивая о своём участии, он, честно говоря, не мог ответить себе, что он сумел бы сделать для этой женщины. Тогда он был способен только предложить ей руку и сердце, но она ждала большего.

   — «Нет, — подумал Полонский, — не я мог бы стать опорой такого человека, как Мария Фёдоровна, а она сама могла бы мне помочь идти по жизни. С ней я, наверное, многого сумел бы достичь. И не призрачного богатства, которое мне только снится, не благополучия, а чего-то более ценного, о чём может мечтать не просто человек, но истинный поэт...»

Предельно искренний и совестливый, Полонский проявлял себя в лучших своих стихах подлинным поэтом-гражданином. Как и его давний и верный друг Тургенев, он остро переживал несправедливость, считал первейшей необходимостью возвысить свой, пусть и не всегда громкий, но честный голос в защиту всего светлого и чистого. Ведь это он написал такие стихи:

Писатель, если только он —Волна, а океан — Россия,Не может быть не возмущён,Когда возмущена стихия;

Писатель, если только онЕсть нерв великого народа,Не может быть не поражён,Когда поражена свобода.

Писать только то, что велит сердце, он хотел всегда. Но надобно было для этого ещё и просто существовать. Сколько раз утешал себя Яков Петрович тем, что вот пройдёт немного времени, поработает он ради куска хлеба, а потом начнёт писать лишь то, чего требует душа. Но шла жизнь, и от него ждали одного — денег. И он сам в конце концов так привык к этому, что верил: ещё одна кабала, ещё усилие, и он избавится от нужды. Он писал Тургеневу, объясняя, какие причины толкнули его к Полякову: «Первая из них — жажда хоть когда-нибудь на закате дней добиться независимости, о которой я мечтал всю жизнь и которая мне, вечному рабу безденежья, никогда не удавалась, — для того, чтобы иметь возможность поселиться и жить в более благодатном климате (хоть в России), для того, чтобы писать не для журналов и не для цензуры — а так, как Бог на душу положит...»

Но вот же, ни о каких сбережениях не мечтает Мария Фёдоровна, чтобы сначала накопить их, а потом уже делать добро. Она творит его сейчас, теперь, отдавая всё, что имеет сама и её муж — оба больные, если не сказать — обречённые. И разве не в этом проявление того высшего предназначения человека на земле, о котором говорят и пишут лучшие умы человечества?

«Теперь я точно знаю, — сказал себе Полонский, — что эта женщина, это нежное и в то же время сильное духом существо могло принести мне настоящее счастье! Однако не моя и не её вина, что не сошлись наши пути. Жизнь предназначила ей другого избранника и уготовила другую судьбу. Только бы судьба оказалась к ней до конца благосклонной. Чего бы я только не отдал, чтобы к ней вернулось здоровье, чтобы она сумела совершить то, что задумала!..»

   — Так чем же я вам могу помочь, милая Мария Фёдоровна? — повторил ещё раз свой вопрос Яков Петрович.

Мари лишь на какое-то мгновение углубилась в серьёзные мысли, но тотчас улыбнулась и сказала: