Страсть тайная. Тютчев

В большой петербургской квартире Эрнестина Фёдоровна и дочь одинаково чувствовали себя неуютно, и казалось, что зима, которую они проводили в городе, была им в тягость. Зато с весной мать и дочь словно преображались. Наступала пора, когда они уезжали в Овстуг. И здесь, в глуши, они чувствовали себя на редкость привольно.

Выпадали годы, когда они, уехав из Петербурга ранней весной, оставались в селе на всю зиму. Деревенская тишь когда-то нравилась и Анне. Став уже фрейлиной при дворе, Анна не раз будет вспоминать сельские вечера, тосковать по лесам и долам любимого Брянского уезда. Но со временем эта привязанность у неё пройдёт, затмится той новой жизнью, которая станет её главным предназначением. А может, и привязанность эта была у Анны случайной? Видели ли вы когда-нибудь берёзку, которая невесть как угнездилась и растёт на высокой каменной стене? Со стороны кажется, что выдастся мощное дерево. Но только корни у той берёзки чуть зацепились за горстку земли, что нанесло на каменья ветром. Дунет он посильнее — и сметёт то деревце...

Полонский прожил в Овстуге всего несколько дней, но, однако, успел приметить, как глубоко привязана к этой своей малой родине Мари. Здесь был её мир. К ней постоянно приходили крестьянские женщины с просьбами и советами, и с каждой она терпеливо подолгу разговаривала. Вместе с управляющим имением ходила на сахарный завод, который решено было перестроить, и там выслушивала разговоры о том, как эту перестройку сделать лучше. А то ещё рассвет не окрасил неба, а она, надев подаренное ей крестьянками холщовое платье, обувшись в простые деревенские лапотки, спешила в лес и уже к утреннему чаю возвращалась с полным лукошком белых, ещё хранивших следы студёной росы грибов.

   — Ау, Мария Фёдоровна! — кричали ей крестьянские девушки, провожая до дома. — Как-нибудь днями, если будет охота, в дальнюю рощу пойдёмте. Там маслята — один к одному...

И этот визит к больной Матрёне, которому был свидетель Яков Петрович... Нет, всё это было естественно, без рисовки и совсем уж не похоже на поведение дворянских, да ещё столичных, барышень.

Яков Петрович вспомнил слова Тургенева из «Дворянского гнезда», которые тот сказал о своей героине Лизе Калитиной: «Ей было по душе с русскими людьми; русский склад ума её радовал; она, не чинясь, по целым часам беседовала со старостой материнского имения... и беседовала с ним, как с ровней, без всякого барского снисхождения...»

Разве нельзя отнести эти слова к Мари?

«Да право, не списал ли многое Иван Сергеевич с Марии Фёдоровны? — вдруг подумал Полонский. — Ведь не раз виделся с нею писатель, и его наблюдательности не могла не коснуться эта чистая и светлая натура».

Полонский теперь твёрдо решил для себя, что жизнь одарила его встречей с человеком, о котором совсем недавно он, вероятно, не смог бы мечтать.

Яков Петрович оторвался от рисунка, который он выводил в альбоме, и обратился к Мари, сидевшей рядом за пяльцами:

   — Вы на редкость добры, Мария Фёдоровна. А это — счастье и для вас, и для...

Он не договорил, боясь выдать охватившие его чувства. Он вдруг поймал себя на мысли, что готов тотчас предложить руку и сердце, просить Марию Фёдоровну стать его подругой, но что-то остановило его. Чего она хочет добиться в жизни, к чему стремится? С одной стороны, вроде бы семейный круг, в котором она живёт, её, наверное, вполне устраивает. Иначе она выбрала бы для себя иной, более блистательный, светский образ жизни. Ведь младшую дочь Тютчева знают при дворе, сам император не раз справлялся о ней через Анну и отца. Однако вместо дворцовых балов — затворничество, вместо царскосельских парков — забытый Богом Овстуг. Но тогда как понять её слова о том, что она не знает, к чему приложить свои силы?

   — Вы говорите о доброте, — неожиданно прервала Мари мысли Полонского. — Однако просто быть доброю — мало. Помните, как думает об этом у Тургенева Елена Стахова? «О, если бы кто-нибудь мне сказал: вот что ты должна делать! Быть доброю — этого мало; делать добро... да; это главное в жизни...»

И снова Мари повторила уже высказанную сегодня мысль:

   — Елена Стахова в конце концов узнала, что она должна делать. Она полюбила и поняла, что вместе со своим избранником пойдёт на подвиг, не пожалеет своей жизни ради того дела, которого ждут другие...

«Нет, нет, — подумал Полонский, — сейчас объяснение невозможно».

Что, в самом деле, он готов предложить этой девушке, чем сможет подкрепить свои слова о том, что был бы счастлив помочь определить цель её жизни! А какая она, собственная цель его жизни! Стать известным на всю Россию? Так его стихи уже и сейчас читает молодёжь, его романсы распевает Россия. Но вот он, уже сорокачетырёхлетний человек, так и не свивший до сих пор прочного гнезда, должен начинать свою жизнь как бы заново.

«Надо подождать, надо всё обдумать и взвесить...» — решил Полонский.

Пролетели десять дней — сладостных и одновременно мучительных.