Страсти и другие рассказы

Но слушайте дальше! Однажды в Польшу приехал дядя или брат царя — забыл, кто именно. Одну ночь он должен был провести в Радожице. Кажется, он охотился в окрестных лесах. Но где прикажете ночевать такой важной персоне? Местные начальники послали за помещиком и велели ему поселить князя у себя. Заблоцкий извивался как уж на сковородке, но поляки проиграли русским все войны, а у гоев кто сильнее, тот и прав. Заблоцкому пришлось подчиниться. Его дворецкий или управляющий хотел было отремонтировать те покои, в которых должен был остановиться князь, но Заблоцкий запретил, сказав, что, если там хоть что-нибудь тронут, даже соломинку, он за себя не отвечает.

Когда князь наконец прибыл, все городское начальство, священники и дворяне, включая Заблоцкого, вышли его приветствовать. Помню, евреи поднесли хлеб-соль на серебряном подносе. Кто-то из начальства представил высокому гостю Заблоцкого и сказал, что он примет князя у себя. Князь начал говорить всякие любезности, как это принято у дворян, но, произнося имя помещика, ошибся: вместо Заблоцкий сказал Запроцкий.

Услышав это, помещик заревел: «Я Заблоцкий, а не Запроцкий!», швырнул на землю листок с приветственной речью, которую должен был зачитать, и бросился прочь. Можете себе представить, что тут началось! За такое оскорбление могли стереть с лица земли целый город. Городской голова бухнулся князю в ноги; священники начали извиняться, уверяя князя, что Заблоцкий просто помешался. Евреи тоже переругались, потому что, как известно, сильные любят вымещать свой гнев на слабых. Казаки поскакали за помещиком. Если бы они его настигли, то убили бы на месте. Но помещик спрятался в лесу и не выходил, покуда князь и его свита не уехали. Он приплелся домой оборванный, искусанный комарами, исцарапанный колючками и осунувшийся, как после тяжелой болезни.

Когда власти узнали, что он вернулся, они послали жандармов арестовать его и в кандалах привезти в тюрьму, но Заблоцкий вооружил своих мужиков и велел им не пускать русских во двор. Сам он зарядил ружье и залез на чердак. Когда русские приблизились к воротам, он начал палить в них из окна. В Радожице было всего несколько жандармов, и им совершенно не хотелось рисковать своей жизнью. Послали гонца к губернатору с просьбой прислать войска. Губернатор пообещал связаться с Петербургом. Через неделю он сказал гонцу, что Заблоцкий сумасшедший, из-за которого не стоит проливать кровь. Видимо, наверху решили не накалять страсти.

Вскоре помещик умер от воспаления легких. На его похороны съехались дворяне со всех уголков Польши. Играла траурная музыка, и выступавшие превозносили Заблоцкого за спасение чести польского народа. А виной всему крохотная ошибка, которую допустил русский князь, произнося его имя.

— Ошибка — дело серьезное, — отозвался Леви-Ицхак. — Из-за того, что вместо Камцы на пир без приглашения явился Бар-Камца, был разрушен Иерусалим. Если переписчик сделает в Торе всего одну ошибку, этот экземпляр считается непригодным для чтения. Сто лет назад, а может, и еще раньше жил в Щебжешине один переписчик по имени реб Мешулем. Его все знали. Говорили, что прежде чем написать на свитке Святое Имя, он совершал ритуальное омовение. Вот только брал он за свою работу немерено. Мог запросить пять гульденов, а то и больше за пару филактерий. Бедняки не могли себе позволить пользоваться его услугами, зато богатеи приезжали к нему отовсюду: из Билгорая, Замосца, Янова и Хрубешува. Почерк у него был просто заглядение, не буквы, а жемчужины! Он заказывал чернила и пергаментную бумагу в Лейпциге, выводил каждую буковку. По субботам и в праздники в его доме собиралась молодежь послушать его проповеди. Мой дед тоже бывал у него. Как правило, переписчики — народ не слишком практичный, но у реб Мешулема была голова на плечах. Нередко в случае какого-нибудь спора между старейшинами его просили их рассудить. Кажется, детей у него не было, по крайней мере, я ни одного не помню.

В Щебжешине в те времена жил один богач, реб Мотеле Волбромер. У него был дом на рыночной площади. Он торговал зерном и лесом. И вот пошли слухи, что удача отвернулась от реб Мотеле. Сперва чем-то заболел он сам, потом его жена, потом дети. Затем сгорел их амбар с зерном. Штормовой ветер разметал его плоты на реках Сан и Буг, и реб Мотеле понес большие убытки. Говорят, что, когда на человека обрушиваются несчастья, он должен задуматься о своей жизни. Реб Мотеле был богобоязненным человеком — внимательно прислушавшись к голосу совести, он, конечно, нашел у себя множество прегрешений. Он начал поститься, вставать ни свет ни заря, чтобы до утренних молитв успеть изучить отрывок из Талмуда. Стал делать еще больше пожертвований. Богачи в те времена были другие, не то что сейчас. Но ничего не помогало.