Читаем Страсти и другие рассказы полностью

Он встал и вышел из комнаты, а когда вернулся — в руках у него был старинный ящичек из темного дерева с двумя рельефными дверцами. Открыв дверцы, он вынул и положил передо мной книгу в деревянном переплете. Книга была написана на иврите в графике Раши[3]. Сеньор де Албейра сказал:

— Эту книгу составил один из моих предков. Шесть столетий назад.

Все еще больше притихли. Я начал осторожно переворачивать страницы. Они сильно выцвели, но разобрать текст было все-таки можно. Сеньор де Албейра принес мне лупу. Это был сборник респонсов. Я прочитал главку про некоего человека, который бросил жену и вскоре был найден в реке с отъеденным носом, и про служанку, которая отшвырнула монетку, прежде чем посватавшийся к ней господин успел произнести: «Стань моей по закону Моисея и Израиля».

Каждая фраза, каждое слово этой древней рукописи были мне знакомы со всеми своими тайными и явными смыслами. Я изучал то же самое по другим книгам. То тут, то там я замечал какую-нибудь ошибку, допущенную неизвестным переписчиком.

Семья сеньора де Албейры не сводила с меня глаз. Они явно ждали моих разъяснений и оценок, как если бы я разбирал иероглифы или глиняные таблички. Сеньор де Албейра спросил:

— Вы это понимаете?

— Боюсь, только это я и понимаю.

— Эту книгу написал один из моих прапрадедов. О чем она?

Я попытался объяснить. Он слушал, кивал, переводил своим домашним. Оказалось, что сеньор де Албейра продолжал утерянную уже традицию маранов — испанских и португальских евреев, номинально принявших христианство, но тайно остававшихся верными иудаизму. У него были свои глубоко личные отношения с еврейским Богом. И вот он пригласил в дом еврея, не забывшего священный язык и способного расшифровать писания его предков. Он приготовил гостю субботнюю трапезу. Я знал, что в прежние времена держать у себя дома такую книгу было совсем небезопасно. Это могло стоить жизни. И все-таки эту память о прошлом хранили столетиями.

— Мы не чистокровные евреи. В нашем роду много поколений католиков. Но еврейская искра в нас не погасла. Когда я женился, то рассказал о своем происхождении жене, а потом и детям, когда они выросли. Моя дочь мечтает увидеть Израиль. Я сам хотел бы поселиться в Израиле, но что я там буду делать? Я уже слишком стар, чтобы работать в этом — как его? — кибуце. Но моя дочь могла бы выйти замуж за еврея.

— Отнюдь не все евреи в Израиле религиозны.

— Почему? Ну да, понимаю.

— Современные люди склонны к скептицизму.

— Да-да. Но я ни на что не променял бы эту книгу. Смотрите, многие народы исчезли с лица земли, а евреи — нет, и вот теперь они снова возвращаются на свою родину. Разве это не доказывает истинность Библии?

— Для меня доказывает.

— Шестидневная война была чудом, настоящим чудом. Наше издательство выпустило книгу об этой войне, и она очень хорошо расходилась. В Лиссабоне тоже есть евреи, правда, немного: те, кто бежал от Гитлера и прочих. Недавно сюда приезжал представитель Израиля.

Старые часы с большим маятником пробили девять. Девочки встали и, стараясь не шуметь, начали убирать со стола. Один из мальчиков пожал мне руку и вышел из комнаты. Сеньор де Албейра положил книгу обратно в ящичек. Стемнело, но свет не зажигали. Я догадался, что это из-за меня. Наверное, они где-нибудь читали, что свет в шабат не зажигают до появления третьей звезды. Комната наполнилась тенями.

Я почувствовал забытое томление субботних сумерек. Вспомнилось, как молилась моя мама: «Бог Авраама…»

Мы долго молчали. В сумерках женщина как будто помолодела и стада еще больше похожа на Эсфирь. Ее черные глаза смотрели прямо в мои — вопросительно и чуть недоуменно, словно она тоже узнала меня. Господи, это же и вправду Эсфирь — та же фигура, те же волосы, лоб, нос, шея. Меня охватила дрожь. Моя первая любовь ожила! Эсфирь вернулась! Только сейчас я понял, почему мне захотелось побывать в Португалии и почему сеньор де Албейра оказал мне такой радушный прием. Эсфирь выбрала эту чету, чтобы мы снова встретились.

Меня объял благоговейный ужас, и я ощутил все ничтожество человека перед океаном милосердия Божия. Я едва сдерживался, чтобы не броситься перед ней на колени и не осыпать ее поцелуями. Я вдруг сообразил, что почти не слышал ее голоса. В эту минуту она заговорила — это был голос Эсфири. Вопрос был задан по-португальски, но в нем звучала музыка идиша. Я понял, о чем она спрашивает, до всякого перевода.

— Вы верите в воскресение мертвых?

Я услышал свой голос как бы со стороны:

— Смерти не существует.

ТОСКУЮЩАЯ ТЕЛКА

1

В те времена я с большим вниманием изучал объявления, печатавшиеся в моей еврейской газете. Порой они содержали предложения, звучавшие весьма заманчиво для человека, зарабатывавшего двенадцать долларов в неделю, а именно таков был мой гонорар за колонку «интересных фактов», которые я откапывал, роясь в бесчисленных журналах. Например: некоторые виды черепах живут по пятьсот лет; гарвардский профессор опубликовал словарь языка шимпанзе; Колумб искал не путь в Индию, а десять пропавших колен Израилевых.

Перейти на страницу:

Все книги серии Еврейская книга

В доме своем в пустыне
В доме своем в пустыне

Перейдя за середину жизненного пути, Рафаэль Мейер — долгожитель в своем роду, где все мужчины умирают молодыми, настигнутые случайной смертью. Он вырос в иерусалимском квартале, по углам которого высились здания Дома слепых, Дома умалишенных и Дома сирот, и воспитывался в семье из пяти женщин — трех молодых вдов, суровой бабки и насмешливой сестры. Жена бросила его, ушла к «надежному человеку» — и вернулась, чтобы взять бывшего мужа в любовники. Рафаэль проводит дни между своим домом в безлюдной пустыне Негев и своим бывшим домом в Иерусалиме, то и дело возвращаясь к воспоминаниям детства и юности, чтобы разгадать две мучительные семейные тайны — что связывает прекрасную Рыжую Тетю с его старшим другом каменотесом Авраамом и его мать — с загадочной незрячей воспитательницей из Дома слепых.

Меир Шалев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Красная звезда, желтая звезда
Красная звезда, желтая звезда

Еврейский характер, еврейская судьба на экране российского, советского и снова российского кино.Вот о чем книга Мирона Черненко, первое и единственное до сего дня основательное исследование этой темы в отечественном кинематографе. Автор привлек огромный фактический материал — более пятисот игровых и документальных фильмов, снятых за восемьдесят лет, с 1919 по 1999 год.Мирон Черненко (1931–2004) — один из самых авторитетных исследователей кинематографа в нашей стране.Окончил Харьковский юридический институт и сценарно-киноведческий факультет ВГИКа. Заведовал отделом европейского кино НИИ киноискусства. До последних дней жизни был президентом Гильдии киноведов и кинокритиков России, неоднократно удостаивался отечественных и зарубежных премий по кинокритике.

Мирон Маркович Черненко

Искусство и Дизайн / Кино / Культурология / История / Прочее / Образование и наука

Похожие книги