Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным

Баланчин: Каждый раз, когда у меня спрашивают — какая из опер Чайковского лучше, «Евгений Онегин» или «Пиковая дама», — я отвечаю: не могу сказать. По-моему, обе замечательные. Я их знаю наизусть, молодым участвовал в этих операх — в балетных сценах, конечно; «Евгения Онегина» сам ставил. Иногда у меня спрашивают совета: какую из этих опер лучше поставить, какая больше понравится публике? Я тогда интересуюсь: а какой у вас репертуар, что вы давали в прошлом году, что собираетесь на будущий год показывать? Важно знать, какая публика, к чему она привыкла, чего ожидает. И может быть, я бы посоветовал начать с «Пиковой дамы». Чайковский использовал повесть Пушкина, который описал подлинную петербургскую историю: молодой офицер Германн хочет разбогатеть, выиграв в карты; ради этого он готов на все — доводит до смерти старуху графиню, бросает любимую девушку. Ему не везет, он проигрывает все свои деньги, сходит с ума и кончает самоубийством. Карточная игра, деньги — это здесь понимают. И офицеры такие здесь были. «Онегина» гораздо труднее понять — там нет таких сильных страстей, хотя есть сцена дуэли. Над «Онегиным» нужно думать, начать с того, чтобы прочесть роман в стихах «Евгений Онегин» Пушкина. Люди теперь не любят читать внимательно, они листают страницы — скорее, скорее, скорее! Сюжет — вот что их волнует. А в «Онегине» главное — это атмосфера: провинциальное русское поместье, молодая девушка, которая влюбляется в приезжего столичного франта, смертельная дуэль между друзьями, несчастная любовь.

Волков:

Когда Чайковский начал сочинять «Евгения Онегина», он писал брату: «Ты не поверишь, до чего я одержим этим сюжетом. Как я рад избавиться от эфиопских принцесс, фараонов, отравлений, всякого рода ходульности. Какая бездна поэзии в "Онегине" Пушкина. Я не заблуждаюсь; я знаю, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере. Но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменят с лихвой эти недостатки».

Баланчин:

Чайковский даже назвал своего «Онегина» не оперой, а "лирическими сценами" по Пушкину. На сцене идет неторопливая провинциальная жизнь, каждая деталь Чайковским выписана с любовью. Даже такая: когда поет старая няня, то можно различить, что она из Москвы. В ее музыке слышен московский акцент! Я это знаю, я легко отличаю московское произношение от .

Но конечно, Чайковский был человеком театра, поэтому в «Евгении Онегине» есть эффектная сцена дуэли: Онегин убивает своего друга Ленского. У меня иногда спрашивают: кто прав, кто виноват в этой дуэли? А я отвечаю: не знаю, что это значит — «виноват». Это не уголовный процесс, это же опера Может быть, Пушкин описал дуэль, потому что в его время в России дуэли были распространены. Он сам позднее погиб на дуэли, как и другой великий русский поэт, Лермонтов. В мое время, правда, на дуэлях дрались только немецкие бурши.

А может быть, Пушкин поставил своих героев на дуэль, потому что это был хороший способ разрешить драматическую ситуацию. Герой для автора — это, в конце концов, только шахматная фигура; автор его передвигает, чтобы выиграть партию. Пушкин так и писал — страница, потом еще страница, гениальные стихи. А кто там прав или виноват — это не его дело. Я помню, Собинов, великий тенор, пел в Мариинском театре.

Это глупо, ведь дело не в дуэли, а в музыке. В последнем, третьем действии Чайковский написал много замечательной музыки — полонез, вальс; как же можно уйти, не услыхав их?

Волков: Чайковский настаивал: «В опере необходима сжатость и быстрота действия». Когда великий князь Константин упрекнул Чайковского в том, что в его «Пиковой даме» персонажи повторяют слова и фразы, чего в жизни не бывает, композитор ответил: «Если нужно, я готов нагло отступить от реальной истины в пользу истины художественной. Эти две истины . Если погоню за реализмом в опере довести до последней крайности, то неминуемо придешь к полному отрицанию самой оперы: люди, которые вместо того, чтобы говорить, — поют, — ведь это верх лжи. Конечно, к отжившим оперным условностям и нонсенсам я возвращаться не желаю, но подчиняться деспотическим требованиям теорий реализма отнюдь не ».