Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным

Чайковский говорил про одного молодого композитора, что у того настоящий талант, потому что он не боится в своей музыке быть пошлым. Ясно, Чайковский имел в виду себя. Дело тут не в пошлости, конечно, а в том, что не нужно бояться писать музыку, которая понравится публике. Моцарту отец писал: «Ты должен стать популярным». И Моцарт старался, выискивал для своих опер занимательные либретто. Разве кто-нибудь скажет, что Моцарт писал пошлую музыку? Стравинский не уронил своего таланта, когда написал польку для молодой слонихи. Эти композиторы не были снобами, поэтому они столь многого достигли.

Стравинский

Баланчин:

Не все знают, что Игорь Федорович Стравинский любил музыку Чайковского. Стравинский говорил мне о своем почитании Чайковского много раз. Чайковский и Стравинский — это два композитора, которые писали великую музыку специально для нас, балетных. Я еще знал Равеля, мы познакомились, когда я ставил его «Дитя и волшебство» в 1925 году для оперы Монте-Карло. Это была премьера. Но я тогда, честно говоря, не очень понимал музыку Равеля. И по-французски я ничего не понимал. Равель на меня не произвел тогда особенного впечатления — ну, маленький господин, элегантно одет. Это теперь понимаю, какой он был замечательный композитор. Он написал великолепный балет — «Дафнис и Хлоя». И конечно, «Вальс», потом «Благородные и сентиментальные вальсы».

О Стравинском есть глупое такое мнение: будто он сухой композитор, будто его музыка скалькулированная, чересчур сложная. На самом деле музыка Стравинского веселая, упругая, очень танцевальная. Стравинский никогда не был стариком. Я всегда о нем думаю как о молодом парне. Стравинский был веселый! Мы, когда работали вместе, всегда веселились.

Волков: Чайковский хорошо знал и ценил отца Игоря Стравинского, баса Мариинского театра Федора Стравинского (1843–1902). Федор Стравинский участвовал в киевской премьере оперы Чайковского «Опричник»; вспоминая киевский спектакль, Чайковский писал о Стравинском: «…его прекрасный голос и оживленная игра выдвинули не особенно богатую и благодарную роль Вязьминского на первый план». Затем Стравинский пел в петербургских премьерах других опер Чайковского: «Орлеанская дева», «Мазепа» и «Чародейка». Исполнение Стравинским роли дьяка Мамырова в «Чародейке» пользовалось особенным успехом. «Петербургский листок» писал: «Свой небольшой монолог "Меня, меня плясать заставил" г. Стравинский провел с таким потрясающим драматизмом, что вызвал гром рукоплесканий всего театра и крики "бис"». Чайковский, который сам дирижировал премьерой, подарил певцу свою фотографию с надписью: «Федору Игнатьевичу Стравинскому от глубоко благодарного за великолепное исполнение партии Мамырова почитателя таланта его. 3 ноября 1887 года». Как вспоминал Игорь Стравинский, «эта фотография была самой драгоценной вещью в кабинете моего отца»^[1]

.

Баланчин: Из музыки Чайковского Стравинский больше всего любил его балеты. Он считал, что у Чайковского удивительные мелодии — но не просто мелодии как таковые, а то, как они гармонизованы и оркестрованы. Стравинский говорил: «Какие замечательные вещи можно найти у Чайковского и Гуно!» «Моцартиана» Чайковского, конечно, имела значение для пастишей Стравинского. И конечно, из этих пастишей один из самых знаменитых — это «Поцелуй феи», балет, который был «Чайковскианой» Стравинского. Сюжет Стравинский вычитал в сказке Андерсена, но он не важен, а важно, что этот балет — омаж Чайковскому. В нем Стравинский использовал темы из дюжины сочинений Чайковского, в основном фортепианных пьес, но и романсов тоже и даже кое-что из опер. Некоторые темы можно сразу узнать, например «Колыбельную песню в бурю». Или фортепианный «Листок из альбома». А есть «цитаты», которые только я слышу, потому что я хорошо знаю музыку Чайковского, — из его «Детского альбома», из «Пиковой дамы» или другой оперы — «Черевички». Я даже слышу в этом балете Стравинского отзвуки изервой симфонии Чайковского!

Кое-что от Чайковского я слышу и в балете Стравинского «Аполлон». В Прологе струнные звучат «по-чайковски», так же и в некоторых других местах. Мне кажется, сочиняя «Аполлона», Стравинский вспоминал «Спящую красавицу» Чайковского. И в других сочинениях Стравинского я иногда слышу отзвуки Чайковского, иногда в самые неожиданные моменты. Впрочем, выискивать сходство в музыке двух великих композиторов — бессмысленное занятие. Главное, Стравинский понимал балет так же замечательно, как и Чайковский. Он мне говорил: «Балет — это представление. Люди смотрят! Мальчик сидит в первом ряду, он хочет посмотреть на девушку на сцене. Надо, чтобы ему было интересно». Стравинский понимал, что для балета нельзя писать скучную музыку. Все должно двигаться плавно и стремительно — темп, темп! Как скоростной поезд, без остановок на неважных станциях.