Красочный и гремящий Вавилон угрожающе раскачивался.
Потом вдруг отвалилась входная дверь и в голубом дыму гибнущего города-блудницы Фома увидел людей со смешными автоматами, оба они хромали и были похожи на чертиков из табакерки.
— Моника Чеченски! — визжала Тая, сгибаясь пополам и показывая на них пальцем.
Фома увидел черные зрачки автоматов, направленные прямо на него…
Когда он очнулся, ему сказали, что это очень славно, более того, вовремя, потому что еще чуть-чуть и его бы закопали, суку. Ощутительный пинок под ребра и вот уже картина мира ворвалась в его сознание. Двое? Трое?.. Что-то вроде полуподвала, оборудованного под спортивный зал — длинное, едва освещенное помещение.
— Да что с ним возиться?! На хрен он сейчас нужен?
— Алик сказал не трогать… сказал, поспрашивать.
— Поспрашивать! Да у меня уже нога устала его спрашивать!
— О, смари, омерекался!
— Омерекался!.. Когда деревню свою забудешь?
Перед Фомой оказалась круглая рожа с маленькими внимательными глазками.
— Ну че, милый, видишь меня? — ласково пропел голос.
Фома видел только изрытое оспой лицо.
— Видишь? — обрадовалась рожа, и Фома получил страшный удар.
Все снова оборвалось темнотой и беззвучием.
— … ребят положил, а?!
Оказалось, что он еще жив и это — тоже к нему.
— Да он и не стрелял!
— Он до этого уже настрелялся, сука! Убью!..
Новый удар, «поспрашивание» продолжалось. Он как тонущий в проруби выплывал из удушья и лишь только открывал рот вздохнуть, получал удар и погружался снова. И снова плыл на свет — хотелось вздохнуть.
— Упрямый, гля!.. Слушай, а чего Алик от него хочет? Тут же все ясно!
— А ты у него спроси.
— Ха!.. Да, куда ты?.. — Это уже Фоме, ногой… — Встает и встает! Он меня достал!
— Не заводись, а то убьешь ненароком.
— Где Алик, пусть он мне объяснит?!
На Фому навалилась спасительная тьма…
Удар…
Это была уже комната с дорогой мебелью из красного дерева, много стекла и блестяшек. Перед ним тяжелое лицо властного человека, серый костюм, дорогой запах; еще двое или трое на периферии обзора.
— Ну?.. — Человек внимательно рассматривал его, без всякого сочувствия, но и без неприязни.
— Так ничего и не сказал? — обратился он к кому-то за спиной Фомы.
— Да приблудный он, Алик, гармонист, вон руки все исколоты!..
Еще один удар, сзади.
— Я сказал, на место! — властный голос оборвал все возражения. — Может и приблудный, но пробить нужно до конца, мне многое непонятно!
Алик снова повернулся к Фоме. Он был даже красив, этот Алик и, наверное, нравился женщинам: крупное властное лицо, мощный нос, волосы с сединой, полные, резко очерченные губы большого рта.
— Чего-нибудь скажешь? Откуда ты, кто?.. — Речь его была выразительна даже без фени, почти артикулирована, легкий южный акцент придавал даже некоторую артистичность. — А?..
Фома разлепил губы, но ничего не смог сказать.
— Как ты узнал о машине? Как ты там вообще очутился, засранец?
— Да мы спрашивали, Алик! Никого не видел, ничего не знает, под кайфом был!.. Похоже, не рисуется!
Фома действительно ничего не помнил.
— Мимо проходил, — хищный оскал крупных зубов Алика показал, как он относится к этому заявлению.
— Да вы схуели! — вдруг выкрикнул он, и лицо его стало жестоким. — Почему же все лежали, глаза в землю, а этот в машину лез, а? Кругом стрельба, а он в машину лезет, ни хуя себе прохожий?! Я сильно не пойму, если мне этого не объяснят!
Фому вырвало на ковер…
Очнулся он в той же комнате, но уже без ковра.
— Слушай!.. — Жарко наклонился к нему Алик. — Скажи, как ты узнал, я тебя отпущу, клянусь!.. Денег дам…
Расстраивать такого человека не хотелось, но Фома ничего не помнил, хоть убей. К чему и шло. Алик выдвинул ящик инкрустированного шкафчика и обыденным жестом, как вынимают сахар или посуду перед чаепитием, достал пистолет.
— Тогда я тебя убью. Это реально, я не пугаю. Я вообще никогда не пугаю. Либо ты говоришь сейчас, либо ты никогда больше говорить не будешь. Это понятно?.. У тебя тридцать секунд, время пошло.
Фома посмотрел на свои руки, пальцы были отдавлены, словно на них плясали. Почему-то было понятно, что с такими руками он не жилец, именно с такими — страшными, черными, с запекшейся под ногтями кровью, да и сами ногти как-то страшно сдвинуты. Можно, конечно, прыгнуть, вяло рассуждал он, как будто это происходило не с ним, но он все равно успеет выстрелить несколько раз, пока я до него доберусь, но это будет лучше, чем пистолет к виску. Он приготовился.
В дверь постучали.
— Алик!.. — Просунулась бритая голова в проем. — Там к тебе этот… — Голова хихикнула. — Псих. Говорит, срочно, как никогда!
— Зови, — кивнул Алик; голова исчезла.
— Тебе везет, Андрюша… — Алик без улыбки смотрел на него. — У тебя образовалось несколько минут, используй их с толком, подумай, прошу. Я давно так не хотел убить кого-нибудь…
Он небрежно, как на бюст, накинул на Фому занавеску, потом убрал пистолет в карман и оставил там руку. Фома тупо смотрел сквозь тюль на эту руку в кармане. Жизнь была маленькая, как этот бугорок.
В дверь снова стукнули, и она тут же отворилась. Вошел Ефим. Ворвался, как всегда