Страсти по Фоме - книга 2

Это был один из тех самородков, что валяются обычно по тридцать три года на печи, а потом, войдя во вкус, и остальные… сколько останется. Но некоторые встают, на диво окружающим. Перед Фомой, как раз и стоял такой Илья Муромец, Человек Гора, Новый Гулливер. Скарт и Джофраил были, конечно, богатыри, но только вместе они могли поспорить с этим исполином.

— Кто это?

— Ольгерд, управляющий! — прошептал Томас задушенным шепотом, и Фома вспомнил человека, бросившегося в лес при его появлении у трактира.

Управляющий окинул взглядом залу. Вот он, настоящий хозяин, понял Фома, когда и на него посмотрели как на очередную вошь. Тишина неуютно помахала крылышками и он в первый раз пожалел о том, что скрипач не играет какую-нибудь токарную фугу, типа: хоц тоц перевертоц!..

— Что здесь происходит? — индифферентно поинтересовался толстяк, разглядывая картину с кобылой, потому что видеть людей он безмерно устал.

Кобыла, естественно, молчала, медитируя на кучу под собой, Фома молчал, так как его не спрашивали, остальные молчали по статусу и по состоянию. Ничего, вроде бы, особенного не спросил управляющий, но вопрос повис, как гроздья гнева.

Ольгерд оторвался от картины и чиркнул взглядом по трактирщику. Томас нервно вытер руки полотенцем.

— Ничего, — пожал он плечами. — Вот, новый хозяин… кажись! — поспешно добавил он. — Мы тут… эта, тебя поэтому… ждали.

— Дождались!.. — Ольгерд вторично окатил зал холодным взглядом.

Валяющиеся тела, беспорядок на столах, простецкий вид графа (генеральский плащ Фома скинул, дорогих сапог не видно под столом) — нет, так хозяин не приезжает, Ольгерд это твердо знал, он встречал уже не одного! «Графья», сколько он помнил, приезжали разодетые, на шарабанах, с девками и свистом всей придворной гоп-компании, три дня гуляли, пропивали все и вся (точнее то, что позволял найти управляющий), а потом возвращались побираться к королевскому двору.

Ворочает делами здесь он, да так, что в каждой деревне у него Ясная Поляна.

— Где? — спросил он трактирщика.

— Кто? — не понял тот. — Хозя?..

— Бумага!!

— У… у них!

Что-то будет! — читал Фома радостное ожидание на восторженно хмельных лицах своего народа.

— У кого?! — продолжал нагнетать обстановку Ольгерд.

Фома дружески помахал рукой.

— У меня, — доверительно сообщил он, разливая вино по стаканам и делая приглашающий жест, потом достал бумагу и помахал уже ею, поскольку приглашением пренебрегли.

— Хотите ознакомиться, молодой человек?

— Бельмастый! — проигнорировал его предложение толстяк. — Дай бумагу!

Скрипач протянул руку к бумаге. Фома отдернул руку. Бельмастый прекрасно видел!

— Чудо! — закричал Фома. — Скрипач прозрел! Теперь — на фронт! Родина в опасности, каждый скрипач на счету! Мы тебя сделаем барабанщиком! — пообещал он бывшему слепцу. — Куд-да?!

Бельмастый хотел спрятаться за Томаса, но Фома вытащил его оттуда и посмотрел на Ольгерда.

— Что и за стол не сядешь, любезный? — удивился он. — Нехорошо! А вдруг я действительно твой хозяин. стыдно будет!

— Мой хозяин король! — юридически грамотно огрызнулся Ольгерд.

Но к столу подошел, так как скрипачу Фома бумагу не давал и в то же время боялся отпускать его от себя: тот мог сразу заиграть от страха перед фронтом что-нибудь убийственное, а момент уже прошел. Прочитав бумагу и тоже понюхав (надо будет обратить внимание на запах, подумал Фома), Ольгерд высокомерно поинтересовался:

— И кто мне может поручиться, что граф Иеломойский это ты? Насколько мне известно, он должен воевать. И бумага говорит о том же!

— Тут тебе, дружище, придется поверить на слово! — улыбнулся Фома. — Просто привыкнуть к этой мысли.

Но к этой мысли управляющий привыкать не хотел, у него уже была одна, своя, заветная: хороший граф — мертвый граф, — и он медитировал только над нею.

— Этого мало, чтобы я отдал тебе ключи от замка. Докажи, что ты граф!

— Как же я тебе докажу? Если ты даже бумаге не веришь!

— Я верю только своим глазам, а они графа здесь не видят!

Фома понял, что тут, в глубинке, совсем одичали без твердой руки хозяина и дальше разговор может пойти по принципу: а ты кто такой?! — поэтому, задумавшись на секунду, предложил пари.

Пари!.. В жизни нет ничего более интересного! Заслышав это слово, оживают даже мумии египетских фараонов, чтобы доказать радиоуглеродным излучением, что они самые древние. Нечего и говорить, что в трактире встали из-под столов даже те, кто мертвецки спали еще до появления Фомы, — мумии, только не набальзамированные, а проспиртованные жегом.

— Пари?.. — Ольгерд недоверчиво кривил губы.

Что-то ему не нравилось, может быть, слишком наглая рожа этого проходимца?

— Какое?

— Любое, выбирай! — в запале сказал Фома, думая, что ему тут рыцарский турнир и другие придворные куртуазности.

Но Ольгерд прожил жизнь без благородных забав и знал, что самый простой и быстрый путь к победе — очевидный, главное, не стесняться своего преимущества! Он был стихийным антибернштейнианцем: процесс — ничто, результат — всё!.. Практик, одним словом.