Страсти по-португальски

Детей у Жулианы не родилось, и жизнь стала для нее скучной, поскольку положение жены немолодого придворного требовало от нее степенности и солидности. Она теперь уделяла много вниманию продолжению самообразованию, ибо интересовалась многими науками, от химии и ботаники до языков, например, уже в 14-летнем возрасте девочка увлеченно переводила книгу по географии с португальского языка на французский. Впрочем, Жулиана не была синим чулком, уделяла много внимания нарядам, драгоценностям и всяким безделушкам, выделяясь своей грацией и ловкостью в танцах на немногих придворных балах. Современники во всех странах обязательно отмечали ее безупречную элегантность.

В 1805 году графа д’Эга назначили послом в Мадрид. Жулиана пребывала в расцвете своей красоты. Вот что свидетельствовала современница: «Она была белокура, как пшеничный колос; улыбку имела самую очаровательную и дерзкую, смесь прелести с лукавством; голубые глаза с отблеском сапфира, ласковые и глубокие, кожа тонкая и белая… Все сие олицетворяло идеал немецкой красоты, доставшейся ей от предков графа фон Ойенгаузена». Не удивительно, что Жулиана выделялась как среди португальских, так и испанских дам, с их жгучими очами, оливковой кожей и волосами цвета воронова крыла.

При мадридском дворе графиня произвела фурор, но в любовники избрала самого красивого дипломата, посланника Российской империи, барона Григория Александровича Строганова (1770–1857). Представитель одной из самых богатых семей России, прекрасно образованный человек, проведший чуть не половину своей жизни за границей, остался до конца своих дней истинным патриотом своего отечества. «По отзывам современников, он представлял собой смешение совершенно иностранного воспитания, привычек и склада ума с самым фанатическим русским патриотизмом. В глубокой старости, уже ослепший, когда в его гостиной один иностранец непочтительно отозвался о России, Строганов попросил одного из гостей «проводить слепого» и вышел, заявив иностранцу, что «он не останется в одной комнате с посетителем, который осмеливается при нем сказать слово неуважительное про Россию»».

Надо сказать, что барон пользовался немалым успехом у представительниц слабого пола. Женат он был на урожденной княжне Трубецкой, на пять лет старше его, болезненной меланхоличной женщине. Брак тяготил обоих супругов, и после рождения восьмерых детей они перешли на раздельное проживание. То, что Строганов был красив и опасен для женщин, отмечено даже поэтом Байроном в его поэме «Дон Жуан». Там испанка Юлия выговаривает мужу, подозревающему ее в супружеской неверности:

Суровой честью нрава моего

Я всех моих поклонников пугала!И не меня ль прекрасный граф Корньяни

Испанской добродетелью назвал?У ног моих бывали англичане,Граф Строганов к любви моей взывал!

Как Жулиане удавалось скрывать отношения со Строгановым – о том история умалчивает. Когда французские экспедиционные силы вошли в Португалию и королевская семья, спасаясь бегством, отплыла в Бразилию, оставив в высшей степени странную декларацию «уважать французов», супружеская чета срочно вернулась в Лиссабон, где граф д’Эга открыл двери своего дворца для интервентов, устраивая балы и всячески приветствуя захватчиков своего отечества. В награду он был назначен министром юстиции нового профранцузского правительства. Командующий оккупационным силами генерал Жюно оценил красоту жены гостеприимного португальца и стал ее любовником. Это была история, известная всему Лиссабону, ибо Жюно не видел необходимости скрывать эту связь. Правда, сохранилось письмо сестры Жулианы Фредерики, отправленное матери Леоноре, находившейся тогда в изгнании в Англии. В нем она утверждает:

«…все, что было сказано о Жулиане, являет собой нелепые сплетни».

Трудно сказать, соответствует ли это реальной действительности, или дочь кривит душой, дабы не огорчать мать. Но Жулиане не было суждено долго пробыть царицей столичных увеселений. Прибыл британский флот, и после пары поражений французы были вынуждены ретироваться из Португалии. Супруги д’Эга с двумя дочерьми графа от первого брака были вынуждены бежать на одном из судов эскадры адмирала Дмитрия Сенявина. Дворец графа был конфискован и использован англичанами как военный госпиталь, а затем как резиденция командующего английским экспедиционным корпусом. Семье удалось вернуть его только в 1834 году, но к тому времени ее члены столь обеднели, что, будучи не в состоянии содержать такое здание, выставили его на продажу.