Стратегии счастливых пар

Никто не возьмется идеализировать жизнь; для одних она бездонный колодец; для других – воздушные облака, на которых можно парить бесконечно; для третьих – мрачная темница. Когда речь идет о паре, важно, чтобы оба представляли жизнь схожим образом: одинаково воспринимали запахи, цвета и получали близкие ощущения от прикосновения к поверхностям. А главное: суждения должны соответствовать негласно принятым и утвержденным двумя людьми понятиям, вызывать одни и те же ассоциации. Тогда получается задушевный разговор, удается общение. Без последнего не бывает счастливых пар, семья неспособна состояться. Сартр и Симона научили себя понимать друг друга, они взялись за игру, в которой разрешены все ходы. Их счастье жизни состояло исключительно в сходном миропонимании, хотя порой воля становилась на защиту разума и насильно сохраняла однажды утвержденные принципы. Лишь ноющая от боли душа, словно защемленная закрывающейся дверью, способна понять разницу между данными на словах клятвами и реальными ощущениями от увиденного вместо лица затылка партнера. Но два отверженных человека, определивших себе место в стороне от общества и как бы парящих над ним, научились преодолевать эту боль осознанно, убеждая себя в том, что эротика изначально отделена от любви. Счастьем для них стало самоубеждение в правильности своей новой формулировки взаимоотношений мужчины и женщины, убежденность, которую им же самим удалось вынести не без усилий, не без самогипноза. Конечно, тяжелее было Симоне, то и дело сталкивавшейся с фактором мужской полигамной чувственности, противопоставить которой иной раз было нечего, кроме своей воинственной неженской воли, кроме завоевательного интеллекта, возвращающего Сартра-мужчину к Сартру-философу, отвращающего от любвеобильных красоток, ибо философ в нем всякий раз занимал главенствующее место. Но погружение Сартра в телесные ощущения, как бы ни старалась Симона убедить себя в ничтожности физиологии в сравнении с духовным, всегда оставались занозами в ее собственной душе. Ведь она хорошо осознавала, что секс имеет свою философию и что ее счастье состоит в том, что женщины, дарящие ее другу чувственные наслаждения плоти, неспособны насытить его душу. Лишь она ведала этой обширной зоной личного, закрытым от всех тяжелым сейфом, лишь у нее был ключ от его беспредельного духовного мира, и она могла этим гордиться, несмотря на публичное признание второсортности женщины в обществе. Но и в ней самой философ, после долгих метаний и сомнений, все-таки победил, и это выразилось в отказе от «счастливого» брака с Нельсоном Алгреном. В решении Симоны проскальзывает мазохизм, аскетическое подавление желания в пользу принципов. Это была окончательная победа разума над чувственностью, воли над комфортным для женщины ощущением принадлежности кому-то. Желание захватить всю свободу мира оказалась сильнее приятных оков супружества. Пара, прошедшая через такое испытание, могла гордиться: колдовское зелье самовнушения одержало победу, новый эликсир счастья был найден! Но не оказалась ли эта победа искусственной иллюзией самомнения, сотканной из воздушной паутины? Этого не знает никто.

Создание странно иллюминированного, в чем-то бесстыдного, в чем-то сюрреалистического мира, в котором философско-литературные грезы доминируют над всеми остальными формами бытия, сделали Сартра и Симону непокорными героями времени, неподвластными какому-либо влиянию со стороны ранее существующих или приобретающих новый блеск символов. Порой создается впечатление, что эти два непримиримых с миром труженика, выступившие на одной ниве, сознательно создавали из своего союза очередной феномен. Их «не-семья» как нельзя лучше вписывается в созданную Сартром феноменологию, методологию искусственного формирования захватывающих, увлекающих и вопиющих символов. Наиболее удивительным кажется все же «природный феномен» – встреча на необъятных просторах планеты двух увлеченных идеями «феноменизации» своих личностей, не исключено – как уникального способа увековечивания.