Стратегия обмана. Трилогия (СИ)

   - В чем вы хотите меня обвинить, опять в Брайтоне? Да не взорвала я эту суку Тэтчер, а если бы и замыслила подобное, то довела бы дело до конца, уж поверь. Я знаю своё дело, и промахи допускала редко. Например, когда ты слонялся в метро и помешал мне.

   - А, так это я помешал взорвать тебе бомбу? - и полковник рассмеялся, - ну извини, не знал.

   - Ты ж ни черта не понимаешь, - сощурившись, произнесла она, - ты же жертва британской пропаганды.

   - Мне уже 549 лет, девочка, - сообщил ей полковник - и у меня около двухсот лет выслуги в различных войсках, и что такое война я знаю не из книжек и газетных репортажей. Так что сделай милость, дай мне самому решать, что может быть правдой, а что наветом. За долгие годы я научился разбираться в подобных вопросах.

   - И где ты служил?

   - Первое мое сражение прошло в 1456 году около осажденного Белграда.

   Глаза Гольдхаген заметно округлились:

   - Белграда? Так ты что же, серб?

   - Я секей, и был там в составе венгерских войск Яноша Хуньяди.

   - Да? - произнесла Гольдхаген почти разочаровано, и от былого её интереса не осталось и следа. - А я уже подумала, ты мой брат во Христе, а ты банальный папист.

   - Приятно слышать от мнимой ирландки-католички, - ответил любезностью на любезность полковник.

   - Я не ходила в тамошние церкви, - как бы невзначай заметила она.

   - А я никогда не воевал с ортодоксами. Ты, я так понимаю, принадлежишь к русской Церкви. Доктор Метц, кажется, уезжал жить в те края.

   - Уезжал, - кивнула Гольдхаген.

   - А я во время Крымской войны был на стороне России в Греческом легионе и участвовал в обороне Севастополя.

   Гольдхаген изучающе на него посмотрела и спросила:

   - Воевал с англичанами?

   - Я всегда был верен себе, и потому в первую очередь шёл на ту войну, чтобы воевать против турок и на стороне тех, кто желал освобождения Европы от османского ига.

   Гольдхаген обдумала и эти слова и неожиданно заключила:

   - В доверие ко мне втираешься? В Севастополе ты воевал с англичанами, а после переехал в Лондон, чтобы служить им?

   - Для меня вопрос стоял иначе. И кстати, открой секрет, чем тебе досадили британцы?

   - Ты правильно помянул Крымскую войну - у меня врожденная память предков.

   - И только? - саркастически спросил он.

   - Не только, - посуровела она. - В Первую мировую я своими глазами видела, на что способны англичане на войне. Во Вторую, увидела ещё больше. Но вся глубина их духа, это вонючее дно, мне открылась только в Ольстере.

   - И как ты вообще туда попала, с твоей-то врожденно-приобретенной нелюбовью?

   - Как попала? - переспросила Гольдхаген, и тут же в её глазах загорелся лукавый огонёк. - А давай я тебе всё расскажу. Терять мне вроде бы уже нечего, раз Алистрина Конолл умерла в тюрьме, где сидела за то, чего не совершала. Только учти, рассказ будет длинным, всё-таки это семнадцать лет моей жизни. Но дай мне сигарету, хотя бы одну.

   Больше семи часов полковник слушал историю её жизни и задавал уточняющие вопросы. Когда он покинул допросную комнату, инженер за записывающим пультом выглядел выжатым как лимон - при таких долгих беседах двух никогда не устающих альваров он ещё не присутствовал.

   - Сворачивайся, Фред, - произнёс полковник, - наконец закончили, можешь идти к себе отсыпаться.

   - Хорошо. Сейчас только зарегистрирую запись и сдам международникам...

   - Завтра сдашь, - оборвал его полковник.

   - Но всё равно надо отдать людям Темпла, - вяло запротестовал тот.

   Полковник Кристиан решил внести ясность.

   - Ты хоть немного вслушивался, что она тут говорила?

   - Да, но...

   - Я не уверен, что Темплу тоже стоить слушать это. Иди к себе, Фред, я должен подумать до завтра, что с этим всем делать.

   - Ну, хорошо, - озадаченно кивнул инженер. - Только не тяните, Темпл умеет устраивать проблемы другим.

   - Знаю.

   Полковник ещё долго оставался в приборной и смотрел на стопку кассет, что записал Фред на этом сеансе, и не мог придумать, что же с ними делать. То, что поведала ему Гольдхаген, походило на лихо закрученный шпионский детектив, но полковник был уверен, что она говорила правду - даже женщина не способна придумать такую ложь. Меньше всего полковника заботило её признание, что свою криминальную карьеру она начала с контрабанды - всё-таки почти двадцать лет прошло, и все сроки давности уже истекли. Но то, что Гольдхаген списанный в расход агент РУМО с позывным Кастор-573, означало только одно - Ричард Темпл предпримет всё возможное и невозможное, чтобы не выпустить Гольдхаген из Фортвудса. Потому что она носитель настолько взрывной информации о деятельности американских спецслужб в Европе, какую живым людям знать не положено - в противном случае они становятся мертвецами. А альвара нельзя убить, Гольдхаген можно только надежно упрятать в подвальную тюрьму особняка лет на пятьдесят-сто, как некогда сэр Джеймс закрыл там Мери для устрашения гипогеянцев.

   А Ричард Темпл может пойти и не на такое. Его амбиции не знают границ, а чуть ли ни регентское влияние на сдавшего в последнее время сэра Майлза и вовсе отбивает все оптимистичные мысли.