Страж фараона

– Боги знают, – произнес Инени, с неодобрением качая головой. – Богам известно все, великая царица. Ты можешь отдать приказ, его убьют, и ни один человек в Та-Кем не усомнится, что виноваты колесничие... те, которых привел Хоремджет... Люди поверят, но боги! Богов не обманешь, моя госпожа!

– Он – вечная угроза, – возразил Сенмут.

– Пути пер'о прямы, – ответил Инени. – Жизнь и смерть – в руке владыки Та-Кем, но он не казнит безвинного.

– Безвинного? – Сенмут задел перебинтованным запястьем о рукоять меча и сморщился. – Безвинного сейчас! А в будущем?

– Твой брат – провидец, и будущее перед ним открыто... ему решать... Но я полагаю, что утром не казнят за то, что свершится вечером. – Инени взглянул на Семена, усмехнулся и перевел взгляд на Сенмута. – А в чем сейчас его вина? В том, что он необуздан и дик? Или в том, что родился от сириянки? Если ты считаешь это винами, то к чему приказывать Хенеб-ка? Вот меч на поясе твоем – иди и убей мальчишку!

“Это они о Тутмосе, – наконец сообразил Семен, – о юном Джехутимесу!” О будущем деспоте, завоевателе, оросившем кровью земли от четвертого порога до евфратских вод! Устлавшем их костями трупами! О том, чьи воины творили еще не виданное в Та-Кем – резали, жгли и вспарывали животы, не щадя ни женщин, ни детей! Но сейчас он не деспот, не завоеватель, а мальчишка тринадцати лет... Судить ли его, карать ли за еще не свершенное? И если карать, то как? Вычеркнуть из истории?

Эта мысль повергла Семена в ужас. Перемещение в прошлое – чудо, свершившееся с ним, – было свидетельством того, что время – субстрат подвижный и, быть может, непостоянный, подверженный переменам. Иначе как он очутился здесь? И почему? Не затем ли, чтобы принять решение в некий ключевой момент, не допустить изменений истории, дабы все свершилось так, как и положено свершиться?

Этот мальчишка Тутмос, который трясется от страха в одном из дворцовых чертогов... этот подросток, чью жизнь можно с легкостью прервать... Да, он принесет ужас и горе сотням тысяч – и в своей стране, и за ее пределами! Но их страдания неизбежны, как ежегодные разливы Хапи, ибо история безжалостна. И ни одну из ее страниц, даже самую жуткую, мерзкую, нельзя переписать, или добавить к ней слово, или хотя бы знак пунктуации. Казнить нельзя помиловать... Только история знает, где в этой фразе запятая.

“Из песни слова не выкинешь, – со вздохом подумал Семен, – хоть и не песня нас ждет, а похоронный плач...”

Внезапно он заметил, что в комнате наступило молчание; царица, Инени и Сенмут глядели на него, явно ожидая слов провидца. Понурив голову и ощущая вдруг навалившуюся неимоверную усталость, Семен выдохнул:

– Его нельзя убивать... нельзя, что бы он ни содеял в будущем. Никто из нас не властен над его жизнью и смертью. То и другое – в руках богов!

Ему показалось, что все трое облегченно вздохнули, выслушав этот приговор. Тень сожаления промелькнула на лице царицы, потом она, соединив ладони перед грудью, кивнула головой:

– Да будет так! Царь не спорит с богами... Теперь идите и вкусите отдых. Ты, мудрый Инени, и ты, Сенмут... Я хочу поговорить с провидцем.

Когда брат и жрец вышли, Семен опустился на пол у кресла, обнял ее колени и прижался к ним щекой. Ладонь царицы коснулась его волос, с бережной лаской скользнула по щеке, и он понял, что Меруити снова рядом. Пальцы, которые он целовал, струили прохладу, покой и нежность.

– Ты говоришь, что его нельзя убивать, – послышался тихий голос, – и я принимаю твое решение. Но... – пальцы ее дрогнули, – боюсь, мой любимый, мы пожалеем об этом... через десять или двадцать лет... Придет пора раскаяться в своем милосердии.

– Верь мне, – шепнул Семен, – верь, и помни о сказанном тобой. – Он поднял голову, всмотрелся в ее бездонные глаза и медленно произнес: – Ты должен быть рядом, так, чтоб уши мои слышали шепот твоих губ, чтобы твоя рука меня охраняла, а разум – направлял... И вот я – рядом! И говорю, что дело не в сожалениях, не в милосердии, а в том, чтоб будущее было неизменным – таким, каким его видят боги и позволяют иногда увидеть мне. Этот мальчик, почти чужеземец по крови, дикарь, как вы его называете... он... он принесет много горя людям... Но одна из твоих дочерей станет его супругой, и род отца твоего продлится. Ты ведь не хочешь, чтоб он закончился на тебе?

Она кивнула:

– Нет. Дочери мои малы, и рано думать об их супружестве. А я... Я еще молода и, возможно, могла бы найти кого-то из знатных семеров с каплей царской крови, кого-нибудь вроде покойного Софры, чтобы родить наследника... Но не хочу! – Руки ее обхватили шею Семена. – Не хочу!

– Ты даришь меня радостью, Меруити. – Он помолчал и спросил: – Что будет с ним? Не через десять или двадцать лет, а в ближайшие годы? Как ты поступишь?

Лоб ее пересекла морщинка.