Страж фараона

Зал открывался на широкую галерею с лестницей, спускавшейся в парк. Там извивались в зарослях мощеные дорожки, журчали воды, росли неведомых пород деревья и кустарники, а за прохладными прудами высился павильон с приподнятой на деревянных столбах кровлей. Столбы из дерева аш, из дорогого привозного кедра, изображали связки папируса. В Та-Кем папирус символизировал Юг, а лотос — Север, и лишь во дворце фараона, владыки Обеих Земель, считалось уместным объединение этих символов.

За галереей и парком, дремавшим в лучах послеполуденного солнца, лежал город Неб. Тянулись вверх пилоны храма Птаха, сверкали стены, облицованные розовым гранитом, белели сложенные из известняка дома зажиточных и знатных, грудились на окраинах хижины, сновали у пристаней лодки и плоты… За рекой, у подножия утесов, подступавших с востока и запада, зеленели пальмовые рощи, и свежий северный ветер играл среди стройных стволов и перистых крон. Ближе к островам — а тут их, кроме Неба, было еще два или три — Нил, сузившись и разделившись на несколько потоков, таранил гранитный горный щит, рассекал его и изливался в плодородную широкую долину. Она тянулась к морю километров на шестьсот, после чего, став похожей на раскрытый веер, переходила в земли Дельты, орошенные семью речными рукавами и бессчетным множеством протоков. Вроде метлы с искривленной ручкой и редкими прутьями, думал Семен, разглядывая реку, город и причалы. К одному из них неторопливо подгребал корабль с бушпритом, задранным вверх и изогнутым, как рыбий хвост, у другого покачивалась их барка, приплывшая в Неб минувшим днем, когда над западной пустыней уже садилось солнце.

— Велик Амон! — провозгласил Рамери, повернувшись к Сенмуту и поднимая чашу. — Ты, семер, проделал долгий путь ради бредней глупца Туати — да поразит его Сохмет! — и не нашел искомого. Но боги знают, как и куда направить человека… Брат твой с тобой, а это значит, что благосклонны к тебе Амон и Хнум: не мертвым камнем одарили, а жизнью родича.

— Это верно, мой господин, — отозвался Сенмут, с улыбкой глядя на Семена.

— О камне же не беспокойся. К чему искать за третьим порогом то, что есть у первого? Розовый камень ломают в Севене и грузят сейчас на корабли, вместе с медью из Бухена. С ними ты поплывешь в Уасет, так что почтенный Нехси будет доволен.

— И это верно. — Сенмут склонил голову. — Хвала Амону и тебе, сиятельный! Я привезу в Уасет и медь, и камень, и брата.

— Я его помню, — промолвил старший над рудниками, заглатывая пирожок с изюмом. — Помню! Десять разливов назад, проплывая мимо Неба, Сенмен был гостем в моем доме. — Ухватив второй пирожок, он ткнул им в сторону Семена: — Ты изменился, ваятель, и, как сказал мне твой брат, многое тобой забыто по причине болезней и горестей… А помнишь ли вино, которое мы пили? И девушку-ливийку, с которой развлекался ночью?

Семен подмигнул тучному начальнику рудников.

— Вино было сладким, а девушка — еще слаще. Светлокожая, с тонким станом, да?

Ошибиться было трудно — все ливийцы были светлокожими и гибкими.

— Он не болен, он здоров! — Домоправитель звонко хлопнул себя по ляжке. — Если мужчина помнит о вине и девушках, он — здоров! К тому же этот человек не выглядит больным, хоть пережил немало горестей… Нет, не выглядит! Он — как крепостная стена, как гора из меди! Пусть я останусь без погребения, если лгу!

— Ты не лжешь, — заметил бритоголовый старец, первый из пророков Хнума. — Лгали сыновья гиен, жалкие трусы, сбежавшие от кушитов! Те, что бросили господина в беде, сказав, что он погиб! Между прочим, твои солдаты, Пауах! — Жрец покосился на хмурого военачальника, который командовал гарнизоном Южных Врат.

— Тогда — не мои, — буркнул воин и присосался к чаше.

— Пауах прав, — важно кивнул Рамери, — десять разливов назад его здесь не было. Но тех нерадивых корабельщиков и стражей надо сыскать! — Глаза хаке-хесепа расширились и сверкнули, а в голосе прорезался металл. — Найти, зашить в мешки и бросить в Реку!

— Исполню, сиятельный, — пробормотал Пауах, запрокинул голову и вылил вино в необъятную глотку.

Инени, сидевший напротив хранителя Южных Врат, поморщился.

— Всякий проступок требует воздаяния, но оно должно быть скорым. После многих лет не ищи вину на слушающих твой призыв, чтобы не прослыть злопамятным. Амон с них спросит!

Слушающие призыв — так назывались слуги, и этот термин стал уже для Семена привычным, в отличие от другого — секер-анх, живые убитые, или рабы. Кажется, рабов в земле Та-Кем было немного, и он пока что с ними не встречался.

— Говоришь, Амон спросит? — произнес Рамери и поджал губы. — Ну, посмотрим, посмотрим, мудрейший… Обещаю, если за это время Амон спросил хоть с одного, я отменю мешки и ограничусь поркой. — Он откинулся в кресле и щелкнул пальцами.