Страж фараона

Пуэмра, нерешительно покосившись на Сенмута, склонил голову.

— Благодарю за щедрость, господин, и прости, что не могу развлечь тебя беседой. Ум мой затуманен, язык еле ворочается… Сказать по правде, я так наелся и напился, что нуждаюсь в лишней паре ног, чтобы добраться до ложа.

— Милостью Амона, лишние ноги для тебя всегда найдутся. Целых четыре, — молвил Сенмут и, призвав Техенну, повелел, чтобы молодого господина погрузили на осла и отвезли домой, поддерживая с двух сторон — бережно, словно сосуд из драгоценной яшмы.

Когда топот копыт и крики погонщика стихли на улице, Семен повернулся к брату и сказал:

— Что-то невесел наш пир, и кажется мне, что душа твоя в смятении. Дурные вести, брат?

— Просто вести, а какие — не знаю. Может быть, важные, но передали их не мне. — Хмурясь, Сенмут отхлебнул вина. — Утром я отправился в Ипет-ресит на богослужение, потом проверил, как установлен новый обелиск из красного гранита — ты ведь помнишь, что я начальствую над всеми работами в южном святилище… Потом вернулся домой, незадолго до часа вечерней трапезы. — Он щелкнул пальцами, подзывая То-Мери, глядевшую на Семена с обожанием. — Пусть подойдет привратник. И принеси нам, девочка, еще вина… черного, с моих виноградников под Абуджу.

Сефта, хоть и был не слишком трезв, явился раньше То-Мери с кувшином.

— Припадаю к твоим ногам, мой благородный хозяин… Ты звал меня?

Втянув воздух, Сенмут поморщился.

— Пиво и чеснок, чеснок и пиво… Ты пахнешь так, словно печень твоя протухла! Было ведь сказано: пьешь пиво — не ешь чеснока, а ешь чеснок — не пей пива!

— Так ведь… это… — Сефта в притворном смущении переступил с ноги на ногу. — Одно без другого не идет, клянусь пеленами Осириса! Так уж устроен мир, хозяин: пиво без чеснока — словно любовь с чужой женой; хоть и приятно, а все торопишься да озираешься. Чего-то, значит, не хватает!

— Палки, — сообщил Сенмут. — Сейчас позову Ако, и он…

Сефта отработанным движением рухнул на колени, запрокинул голову и запричитал:

— О, высокий господин, прозрачный родник моего сердца, сладкий, как корзина фиников! О, светоч темени ночной, корабль справедливости! Никогда не погаснет твое сияние, никогда не споткнется нога твоя о камень зла, никогда глаз твой не потеряет зоркости, рука — твердости, а слух — остроты! Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими ногами! Скажи, зачем нам Ако, мой господин? Зачем нам палки? Зачем…

— В самом деле, зачем? — прервал его Семен. — Лучше позвать Мериру с веревкой. Пусть вспомнит, чему научился у шекелеша.

— Мерира? Этот разбойник? — Сефта всплеснул руками — то ли в самом деле испугался, то ли продолжал ломать комедию. — О, Амон! О, владыка престолов Обеих Земель! Не думай, что я тебя упрекаю — я всего лишь пыль под твоей божественной стопой! Но почему ты мне внушил такую пагубную страсть? Ты понимаешь, великий, я говорю о чесноке и пиве… Пиво и чеснок! И вот мой господин брезгует мной и обещает палки, а брат господина — веревку! Но чем я виноват? Я таков, каким меня сотворили боги, и я не могу противиться им, ибо, не подчинившись их воле, свершу святотатство!

Взглянув на брата, Семен увидел, что тот усмехается — плут Сефта сумел его развеселить.

— Ну, хватит! Ешь и пей что хочешь, только держись подальше, сын гиены! Встань вон там, у водоема, — Сенмут вытянул руку, — встань там и расскажи моему брату, кто приходил в наш дом в полуденный час.

Сефта тут же перестал вопить, отступил на указанную позицию и деловито произнес:

— Явился человек крепкий и рослый, однако пониже господина Сенмена на шесть теб. В браслетах с бирюзой и в тонком полотне, но не семер, не жрец, а воин — на плечах следы ремней, и руку так держал, будто под пальцами обух секиры. Сказал, что он посланец Великого Дома и что сегодня, когда над Восточной пустыней поднимется месяц, пришлют лодку за господином нашим Сенменом.

— Что еще?

— Еще обругал меня смердящим псом, когда я к нему приблизился, чтобы разглядеть браслеты и отметины на плечах. Камень в браслетах настоящий, из страны Син, клянусь милостью Амона![19] Дорогой камень!

— И что ты подумал?

— Что простые воины не ходят в бирюзе, а чезу, знатный командир над тысячей лучников или копьеносцев, никак не годится в посланцы. Выходит, воин не знатный, но и не простой. Сильный, высокий — такие служат сэтэп-са… Может, в самом деле послан Великим Домом?

— Сэтэп-са… телохранитель… посланец… — задумчиво протянул Сенмут. — Вот только чей? Владыки нашего — жизнь, здоровье, сила! — или царицы? — Он поглядел в чашу с вином, будто в ней скрывался ответ, потом махнул Сефте: — Иди! Ты верен и неглуп и все же не получишь достойного погребения: я прикажу, чтобы тебя похоронили в сосуде с пивом.

— Согласен, хозяин. Лишь бы пиво было не прокисшим…