Страж фараона

Скрипнула дверь, провожатый исчез, и в огромном зале воцарилась тишина. Четверо под световым потоком не двигались, застыв, как восковые фигуры: две — в белоснежных одеяниях, две — в коричневой коже панцирей и блеске бронзы. Потом рука Софры с длинным изогнутым посохом приподнялась, конец его гулко стукнул о камень, и Семен услышал:

— Так ты согласен, Хоремджет? Согласен с тем, что предлагают тебе боги?

— Боги? Я думал, это твое предложение. — Голос военачальника был громким и хриплым, будто он находился не в храме, а перед шеренгой солдат. — Ну, если боги, то я готов послушать еще раз.

Посох снова стукнул о пол, будто предваряя речи Софры.

— Ты станешь наместником нижних земель и хапу-хесепом в Хетуарете. Получишь право набирать войска. Еще — право воевать с темеху; можешь загнать их в Западную пустыню, сбросить в Великую Зелень или утопить в болотах. Еще получишь шестую часть зерна, собранного в Дельте для пер’о, шестую часть плодов, скота и птицы. Еще — рудники в стране Син и право посылать караваны в Гебал и другие прибрежные города, а также в земли востока и севера. Еще…

— Рудники и караваны! — бесцеремонно прервал Хоремджет. — Шестая часть зерна! И право воевать с темеху! Неплохо, очень неплохо! А что насчет меша Сетха и меша Монта, что в нижних землях, в Хетуарете и Саи?

— Меша Сетха будет под твоей рукой, — произнес верховный жрец после недолгих колебаний. — Меша Монта отправится в верхние земли… скажем, в Санофре или в страну Пиом.

— Ты щедр! — Хоремджет осклабился, и в голосе его послышалась издевка. — Значит, я получу еще корпус Сетха… А что получишь ты?

Софра гордо вскинул голову.

— То, что причитается человеку древнего рода, в котором течет кровь царей! Я стану супругом царицы и повелителем Та-Кем! Однако, — добавил он с меньшей резкостью, — Великий Дом не будет ущемлять твои права. Все обещанное исполнится, клянусь солнцеликим Амоном!

— Ну, что скажешь, Хуфтор? — Хоремджет взглянул на стоявшего рядом воина. — Что скажешь, чезу моих колесничих?

— Кал гиены — вот что я скажу! — рявкнул тот. — И еще скажу: лучше жрать песок, чем соглашаться на подачки!

— Верно, лучше жрать песок, — отозвался Хоремджет, поворачиваясь к Софре. — К чему мне нижние земли, если я стану наместником при молодом пер’о? Зачем мне слать караваны на восток и север — не лучше ли послать солдат? И я еще не лишился разума, чтобы воевать с темеху в Западной пустыне! Что я возьму с этих нищих? Стадо коз? Или пару ослов?

Тут он прав, подумал Семен. Ослы да козы — что еще возьмешь с ливийцев, если воевать? А если с ними миром обойтись, пойдут в наемники и пошагают туда, куда прикажет фюрер. В Сирию, Палестину, Финикию… Словом, дранг нах остен!

— Ты забываешься, немху, — с высокомерным видом молвил жрец. — Ты думаешь, в Та-Кем, кроме твоих солдат, нет воинов? Нет лучников и колесничих? Нет тех, кто носит копье и секиру? И нет у них начальников? Есть! — Посох снова грохнул о камень. — Есть Саанахт, правитель Дома Войны! Есть Инхапи и меша Сохмет! Есть Ранусерт и меша Птаха! Есть Сетна и Рени!

Лицо Хоремджета потемнело, жилы на висках вздулись. Стиснув кулаки, он шагнул к верховному жрецу, заставив того попятиться.

— Саанахт, говоришь? У Саанахта болезнь хесбет,[27] и он испражняется под себя! Инхапи стар и глуп, Ранусерт и Сетна — стары и трусливы! Все они — змеи, пережившие свой яд! Ну, а Рени… с Рени мы договоримся. — Он выпятил грудь, обтянутую ремнями панциря. — Знаешь ли ты, первый пророк, чего хотят воины? Воевать! А кто возглавит их, если не я? Мы пройдем страны Джахи и Хару до самых Перевернутых Вод! А там посмотрим… Конечно, во мне нет царской крови, но есть ли она у сосунка в Великом Доме? — Хоремджет ухмыльнулся и, глядя в лицо Софры, медленно произнес: — Мечтаешь о власти, старый павиан? Думаешь, что заберешься к царице на ложе? А что ты будешь там делать? Петь гимны Амону? Царица молода и жаждет объятий льва, а не лысой обезьяны!

Что-то такое уже было, подумал Семен — в Шабахи, где торговались вождь с колдуном. Правда, эти мерзавцы посерьезней…

В глазах у него потемнело. Сейчас он ненавидел их обоих лютой ненавистью — сильней, чем Баштара, Дукуза, Саламбека и остальных своих хозяев вместе взятых. Мир, доселе огромный, стремительно сузился, явив из всех картин одну, самую мерзкую и страшную: нагая Меруити с застывшим лицом и жадные чужие руки, что мнут и тискают ее грудь. Он прикусил губу до крови; боль заставила прийти в себя.

Не сторгуетесь! — мелькнула злорадная мысль. Зрел виноград, да висит высоко — шакалам не дотянуться!

Щеки Софры стали бледнеть. Нахмурившись, он подался вперед, почти касаясь лбом шлема Хоремджета, и прошипел:

— Амон знает, кто здесь лев, а кто обезьяна! Не боишься, что он разгневается? Что поразит тебя прямо на этих камнях?

Военачальник отшатнулся.