Стражи времени

Теперь Мельский, ещё недавно презиравший и унижавший Аду, смотрел на неё совсем по-другому, если не с восхищением, то со всё более возраставшим уважением. Отнюдь не страх перед резко возросшим влиянием балерины двигал чувствами старого мастера. Взглянув на Станскую повнимательнее, он вдруг обнаружил в ней недюжинный талант, замешанный на воле и потрясающим самопожертвовании. Теперь и Мельский, и главный балетмейстер театра много работали с Адой, искренне полагая, что разглядели в непритязательной актрисе миманса блистательную приму, способную воплотить на сцене их самые смелые идеи и замыслы. Ада отчётливо видела, что теперь интерес Мельского стал искренним, и он поверил в неё. Часто, оставаясь поздно вечером после спектакля, Артур Моисеевич заставлял Аду, уже оттанцевавшую сложную партию, продолжать репетицию нового балета «Сады любви». В этой постановке Мельский отвёл Станской одну из главных ролей, всерьёз ожидая, что их совместный проект вызовет огромный зрительский интерес не только в столице, но и во всей стране.

Не забывала Ада и об обещании, данном наркому, держать людей в погонах в курсе подробностей жизни немецкого журналиста-антифашиста Густава Ленца. Густав же, ревностно следивший за успехами своей подруги Ады, стал проявлять недовольство её новым положением.

— Зачем тебе это? В твои годы работать на износ, начинать всё заново? — кипятился Ленц. — Я сделаю тебя звездой за границей. Америка, Франция, да, что там, весь мир будет у твоих ног! Делай свою программу. Эстрадные танцы в твоём шоу будут чередоваться с номерами из классических балетов. У меня есть в друзьях влиятельные импресарио, способные вывести тебя на лучшие мировые сцены. Тебя ждёт успех, ты затмишь славу Айседоры Дункан и Анны Павловой.

— Я хочу быть артисткой в своей стране, радовать своих зрителей, и я удивляюсь, что тебе это не понятно, — отвечала ему Ада. — Ты же коммунист, борец с фашизмом, мой друг, наконец! Разве тебе неприятен мой успех?

— Приятен, приятен, — отмахнулся Густав, — но ведь теперь к тебе повышенное внимание. Каждый твой шаг будет известен всем. Наконец, люди из МГБ начнут следить за тобой, опасаясь, что ты останешься за границей во время каких-нибудь гастролей. Нужна ли тебе такая известность, нужна ли тебе такая жизнь?

— Я никогда, слышишь, никогда не уеду из СССР. Тем более сейчас, когда я, наконец, становлюсь тем, кем мечтала стать ещё девчонкой, корпя дни и ночи у балетного станка. — Ада вплотную подошла к Ленцу. — Если ты не согласен со мной, покинь мой дом! Ты в последнее время стал совсем другим, дёрганным и взвинченным! Что с тобой происходит, Густав? Наш театр скоро уезжает на гастроли в США, и я репетирую сутки напролёт. Кроме того, я продолжаю участвовать в текущем репертуаре театра, регулярно исполняя партии, на которые меня ввели совсем недавно. Пойми меня, Густав, у меня нет времени вытирать тебе сопли и следить за твоим психическим здоровьем.

— Ты едешь в США, как скоро? — загорелся Ленц.

— Через пару недель. — Ада с изумлением увидела, как преобразился её друг. — Вопрос о гастролях решался на самом верху, и нам ничего не сообщали, опасаясь, что поездка сорвётся. Теперь всё утряслось, руководство театра и Министерство Культуры будут проводить в Америке фестиваль советского балета. В кратчайший срок нам надлежит подготовить репертуар. Кроме того, мне поручена партия в новом балете Мельского, и я не собираюсь ударить лицом в грязь перед своими коллегами и тамошними зрителями.

— Что можно подготовить за перу недель? — В ужасе вскричал Густав. — Аврал и штурмовщина погубят вашу страну!

— А твою уже погубил Адольф Гитлер! — в запале крикнула ему Ада. — Если бы не СССР, ты сгнил бы в концлагере!

Такого Густава она ещё не видела. Лицо Ленца густо покраснело, играя желваками и бешено вращая глазами, вылезающими из орбит, немец схватил Аду за горло.

— Никогда не говори о моей стране! Что ты можешь знать о ней, русская потаскуха?!

— Оставь меня, мне больно! — Ада вцепилась своей ручкой в массивную руку Ленца, безжалостно душившую её. — Ты, что с ума сошёл?

Немец наконец оставил Аду, Ленц тяжело дышал, крупные капли пота текли по его лицу.

— Прости, меня, Ада! — Густав бухнулся на колени, — Я не ведал, что творил. Я последнее время сам не свой. Я люблю тебя, стань моей женой! Я обязательно поеду с тобой на гастроли в Америку. Я напишу книгу о вашем театре, о его замечательных артистах, и главной героиней в моём сочинении станешь ты, Ада!

Станская молчала, не в силах выдавить из себя ни слова.