Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли

Надо же — разлетевшись мыслями, поразилась Юлька. Три месяца не могла себе объяснить: что же так угнетает с тех пор, как окунулась в новое счастье? Оказалось: как раз его непознанная новизна. Преевшаяся до отрыжки.

— Не хочешь об этом говорить? — по-своему понял её молчание Кирилл.

— Ну, почему же? — вдруг решилась она.

И вывалила всё пережитое и передуманное за день целиком. Включая назойливо крутящуюся вокруг неё белую поганку.

— И никто, кроме тебя, её не видел, — подвёл итог Кирилл, уставившись прищуренными глазами на лунно-снежный мир за стеклом.

— Не видел, — подтвердила Юлька, почуяв неладное.

— Но, ты действительно её видела? В чётко очерченных границах? Не расплывчатой, не в тумане?

— Во плоти, — неожиданно для себя самой отстранившись, буркнула Юлька и внимательно посмотрела на любимого мужчину: — В движении и рожах, что она мне корчила. Ещё и зубами клацала.

— Ты слышала эти звуки? — уточнил Кирилл, ответив ей неукоснительно прямым взглядом.

— Нет, — криво усмехнулась она, наматывая на палец болтавшуюся прядь волос. — А ещё эта нечисть со мной не разговаривала. И никакого шумового сопровождения её явлений. Ни молнии, ни грома. К чему ты ведёшь?

— К тому, что нам давно пора было куда-нибудь смотаться, — пожал плечами он. — Хотя бы на недельку. На море или в горы. Побродить, поплавать.

— Не хочу, — насупилась Юлька, едва не взорвавшись.

Натура именно сей миг не выдержала жёсткого прессинга. Она категорически и безвозвратно отказалась изображать пай-девочку с утра до утра. Не родилась чистокровной леди, нечего и выламываться.

— А со мной на рыбалку? — не заметив её революционного взрыва, настаивал Кирилл.

— То есть, я свихнулась?

— Ты переутомилась, — поправил её мужчина, у которого на всё был ответ.

— То есть, никакой ящерицы не было?

— Конечно, была, раз ты её видела, — вполне серьёзно ответил он. — Проблема не в этом. Проблема в том, что другие не видели. Юль, ты же здравомыслящая женщина, — перешёл он к уговорам, о которых его никто не просил. — И прекрасно знаешь, что видят не глаза. Видит наш мозг, который на объективную реальность реагирует сугубо индивидуально.

— Сугубо и трегубо, — пробормотала она под нос присказку из какого-то романа Успенского.

— Что?

— Ты прав, — решившись, но, пока не зная, на что она решилась, встрепенулась Юлька. — Я просто устала. Поговорила с тобой, и внезапно успокоилась, — почти беспечно солгала она, подбирая растрепавшиеся волосы.

Кирилл напружинился, полуобернувшись к ней всем телом. Вновь изобразил свой фирменный прищур и укоризненно заметил:

— Ирма Генриховна права: ты не умеешь врать. Что, собственно, и сразило меня, когда это понял. Ты поразительно чистый человек. И неправдоподобно истинно простая женщина. Даже когда шалишь и кривляешься. Юль, можешь замыкаться, можешь на меня злиться. Можешь объявить мне бойкот. Но очень прошу: давай сходим к доктору. Я нисколько не сомневаюсь, что ты видела эту чёртову ящерицу. И что? Тебе не хочется от неё избавиться?

— А заодно и от тех, кто покушался на мою жизнь?

Кирилл задумался, рассеянно наблюдая за её пальцами, что плели косу уже в третий раз. Он поймал измученный насилием локон и объявил о результатах анализа:

— Знаешь, если тебе в один день встретились сразу три неадекватных человека, это не выбивается за рамки статистики. Тем более в таком большом плотно заселённом городе. К тому же с мужиком на стоянке вполне рядовой случай. Он-то вполне адекватен — ты сама сказала. Мало ли отчего газанул? Задумался и перепутал педаль.

— Я тоже так подумала, — устало промямлила Юлька, сползая с дивана. — Пошли спать. Что-то меня рубит. В башке липкая каша, в которой плавится масло.

— Пошли, — упруго толкнулся Кирилл, подскочил и стиснул её в капкане рук, более подходящих бурильщику, таскающему железные трубы: — Не переживай, — дунул он в чуть оттопыренное женское ушко. — Всё это ерунда. Чуть подлечишься, и жизнь наладится.

Не наладится — с непереносимой остротой резануло Юльку, когда он привычно быстро заснул, прижимая её к себе. Ничего уже не наладится. Эта ящерица просто сволочь. Мало того, что целый день лезла под руку, так ещё и спровоцировала обвальный «сход» открытий. Наоткрывала глаза на душевное неустройство — мерзавка! Будто кто-то её просил. Будто плохо Юльке жилось все три месяца, зажмурившись и заткнув уши.

Вот так нудно терзаясь и ворочаясь, она… внезапно оказалась в каком-то каменном мешке. Именно так себе эти «мешки» и представляла: поставленный на попа тоннель, сложенный из грубо отёсанного камня. И ни единой скобы, дабы зацепиться. Зато припекало так, словно это труба раскочегаренной печи.

Что, впрочем, нисколько не мешало ей продвигаться вверх. В малообещающую темноту абсолютно не пугающего «ничто». Юлька откуда-то знала, что именно туда ей и нужно добраться, чтобы обрести свободу. Сама по себе свобода не особо радовала. Что мало походило на спасение: при нём-то уж точно жаждут свободы. Выходило, что она спасалась бесцельно? Скуки ради?