Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли

Как бы там ни было, ползла она с похвальной цепкостью и скоростью превосходно натренированного скалолаза. Прямо, как ящерица, практически присасываясь ладошками к холодным камням. А, может, она и впрямь ящерица? Жаль, темень такая, что ни черта не разглядишь: кто она, где она?

Не успела подосадовать, как упёрлась маковкой во что-то твёрдое. Пошарила руками: решётка. Железная, крупноячеистая и явно неподъёмная. Приплыли — испугалась Юлька перспективы погребения заживо в этой беспросветной заднице. Добралась — невозмутимо констатировала она же, вторично испугавшись уже самою себя.

У неё что, раздвоение личности? Оно, конечно, ни от чего не стоит зарекаться: даже от психушки. Но разве подобное «раздвоение» не подразумевает очерёдности «прихода» каждой из твоих личностей? Они вроде парами не являются — размышляла она, шаря руками по каменным стенам колодца.

Как в кино — удовлетворённо кивнула, обнаружив слева отверстие. Небольшое — ощупав, разочаровано констатировала Юлька. И жуткая дрянь. Края поотбиты: о них — начни протискиваться — соскребёшь всю кожу. Однако уверенность, что она легко пролезет, тут, как тут — с чего бы?

Плечи точно не пройдут — приценилась Юлька, легко вползая в боковое ответвление колодца: оп-ля! Даже не удивилась, когда собственное тело ловко по-змеиному заскользило дальше. Только широкое платье мешало, цепляясь за всё подряд. Да слишком твёрдые подмётки обуви постукивали о камни.

Ползла недолго… Или долго — во сне всё так расплывчато и обрывисто. Наконец, голова вынырнула из лаза наружу. Неожиданно — и не мудрено: снаружи лаза такое же пекло, как и внутри. Чудовищная жарища — огляделась она — и кошмарная темень. Луна куда-то запропастилась — на улице хоть глаз выколи. Хотя звёзды на безоблачном небе здоровенные. Блямбы, а не привычные яркие точечки. Но толку в смысле освещения с гулькин нос.

Понятно лишь то, что тоннель закончился где-то высоко над землёй — пригляделась Юлька, свесив голову. И вдруг поняла, что зрение прорезалось. Вон какая-то стена — вроде каменная. Под ней какие-то кубы строений. Вон прошмыгнуло что-то длинноголовое и хвостатое. И кроме юркой твари ни единой живой души.

Надо что-то делать — успела подумать Юлька, прежде чем её тело самовольно вытолкнуло себя из тоннеля. Сердце оборвалось…

И она проснулась. В холодном поту — хорошо хоть не в луже. Кровь лупила в виски, будто крестоносцы тараном по воротам сарацинской крепости. Сердце скакало удирающим от смерти тушканчиком. Руки шарили по одеялу в поисках чего-то страшно нужного, но выскочившего из памяти.

— Ещё один такой сон, — просипела Юлька в прижатые к лицу ладони, — и крякну безо всяких ящериц.

Ящерица! Она села, закрутила головой. Так и есть: висит на жалюзи, затаившись — поганка. И пялится немигающими глазюками на недобитую пациентку.

— Что это было? — беззвучно прошептала Юлька, обращаясь к своей мучительнице.

Та вытянула вверх шею — неожиданно длинную — и покрутила головой. Этак неопределённо: дескать, она вообще не в зуб ногой. И, в принципе, мелкая права: сон — дело индивидуальное.

— Поразительно натуральный, — пробормотала Юлька, уставившись на ладони. — Я же всё чувствовала. Каждую неровность на камнях. И как будто бы прилипала к ним. Ползла вверх по стене, как… — она вновь придирчиво оглядела ящерку. — Как ты. Это что, намёк на мои перспективы? Реинкарнация в ящерицу? Такая негодяйка, что и на облезлого кота не тяну? — вспомнила она перл Высоцкого про «не умираем насовсем».

Белая нечисть равнодушно отвернула морду: не пожелала дискутировать с истеричкой. Юлька встряхнулась и решила её игнорировать: вдруг нечисть сама собой пропадёт?

Она осторожно выползла из-под тяжёлой мускулистой руки — странно, что Кирилл не проснулся от её возни. Выскользнула прямо в пижаме на лестницу и скатилась по перилам на первый этаж. Пошлёпала босыми ногами к стеклянной стене, прилипла к ней щекой. Так сказать, остудить «воспалённый разум», пока тот окончательно не выкипел.

Боковым зрением уловила какое-то движение за стеклом. Отлипла от него, пригляделась: их слесарь-плотник-дворник, что приходил на работу из соседнего дачного посёлка. Как бог на душу положит: и днём, и ночью — у него индивидуальное время исчисление.

Игнат Платоныч был нелюдимым вдовцом лет шестидесяти. Все три сына давно разъехались: проживали кто где. Но постоянно звали отца к себе. А тот вцепился в свою дачную развалюху и ни с места. Законсервировался в ней прочно. Даже в Иркутской квартире бывал редко.

Странно: почему некоторые люди умеют лишь отдавать? А когда их самих пытаются чем-то оделить, упираются, как бараны. И брыкаются, как ослы — размышляла Юлька, натягивая ужасную лисью шубу до пят, в которой она могла посостязаться со стогом сена. И, несмотря на затаённую обиду Кирилла — не пришёлся ей, вишь ты, его подарок — надевала это уродство только дома. Погулять во дворе за высоким забором.