– В самом деле? И конечно, не Герстман? Я не мог бы поверить, что у него такой на редкость изобретательный ум.
– Вы считаете, у меня на редкость изобретательный ум? Польщена, – сказала я, сердито уткнув нос в пионы.
Фигура, маячившая за окном, освободила одну руку, оставшись висеть на другой. Лишенный сарацинами языка, он пользовался вместо него пальцами. Уставившись на меня, он осторожно указал пальцем на меня, на себя, потом в сторону. При этом широкая ладонь и первые два пальца превратились в пару бегущих ног, устремившихся на восток. После этого он коротко кивнул, в приветственном салюте сжал пальцы в кулак и исчез. Я расслабилась, слегка дрожа от волнения, и с облегчением вздохнула.
– Значит, вы якобит? – спросила я.
– Необязательно, – добродушно ответил герцог. – Вопрос в том, моя дорогая, кто вы.
Совершенно бессознательно он снял парик и почесал лысую голову, прежде чем снова его надеть.
– Когда вы были в Париже, то пытались воспрепятствовать попыткам восстановить на троне короля Якова. Потерпев неудачу, вы и ваш муж стали ярыми сторонниками его высочества. Почему?
В маленьких голубых глазках не было ничего, кроме легкого любопытства, но убить-то меня пытались не из-за любопытства.
Сейчас, узнав, кем был хозяин этого дома, я изо всех сил старалась вспомнить, что Фрэнк и преподобный Уэйкфилд говорили о нем. Был ли он якобитом? Насколько я помнила историю, точных данных об этом не было.
– Не думаю, что я вам скажу, – медленно произнесла я.
Одна светлая бровь удивленно приподнялась; герцог вытащил из кармана маленькую покрытую эмалью коробочку, открыл ее и взял оттуда щепотку табака.
– А вы уверены, что это разумно, моя дорогая? Вы ведь понимаете, Дантон еще рядом.
– Дантон и пальцем до меня не дотронется, – резко сказала я. – И вы тоже. По крайней мере, в этом смысле. Да и в любом другом, – быстро добавила я, видя, что он открыл рот. – Если вам так хочется знать, на чьей я стороне, вы не убьете меня, пока не узнаете об этом.
Герцог втянул в себя понюшку табаку и тяжело закашлялся, барабаня по расшитой на груди жилетке. Я выпрямилась и свысока смотрела на герцога, пока он чихал и откашливался.
– Вы пытаетесь запугать меня, рассказывая все эти вещи, но ничего у вас не выйдет, – сказала я с большей уверенностью, чем испытывала на самом деле.
Сандрингем осторожно приложил платок к слезящимся глазам, глубоко вздохнул и, уставившись на меня, выпустил воздух сквозь полные поджатые губы.
– Ну что ж, очень хорошо, – совершенно спокойно сказал он. – Думаю, мои люди уже подготовили вашу комнату. Я позвоню служанке, чтобы она проводила вас.
Должно быть, у меня был довольно глупый вид, потому что, с трудом поднявшись с кресла, он насмешливо улыбнулся.
– Кстати сказать, это не имеет значения, – заметил он. – Кем бы вы ни были и какой бы информацией ни владели, у вас есть одно ценное качество.
– Какое же? – требовательно спросила я.
Он помолчал, положив руку на звонок, и улыбнулся.
– Вы – жена Рыжего Джейми, и он очень любит вас, моя дорогая, – мягко сказал он.
Из тех тюрем, где я побывала, это была не самая худшая. Комната размером приблизительно тридцать футов в длину и столько же ширину была обставлена с роскошью, уступающей разве что гостиной внизу. На небольшом возвышении стояла кровать под балдахином из дамасского шелка с перьями страуса по углам, перед огромным камином удобно расставлены кресла, обитые подходящей по цвету парчой.
Служанка, сопровождавшая меня, принесла таз с кувшином и поспешила разжечь заранее сложенные в камине дрова. Лакей поставил накрытый поднос на столик около двери и замер – должно быть, на случай, если мне придет в голову побежать вниз, в холл. Что не принесло бы никакой пользы, мрачно подумала я, после первого же поворота я бы растерялась: этот проклятый дом был огромным, как Букингемский дворец.
– Его светлость надеется, что вам будет удобно, мадам, – сказала служанка, делая изящный реверанс.
– Бьюсь об заклад, что так оно и есть, – не очень вежливо откликнулась я.
Она вышла. Я услышала тяжелый мрачный звук захлопнувшейся двери, скрежет большого ключа – и чувство полной изоляции от всего мира обрушилось на меня.
Дрожа от холода, стоявшего в этой большой комнате, я обхватила себя за локти, подошла к огню и опустилась в одно из кресел.