Стрела Купидона

Обычно хороший водитель, Эмма нервничала. Дергая машину, она выехала на главную дорогу, круша шестеренки. За спиной она могла себе представить, как Ник скрежещет зубами. С того момента, как они вырвались на свободу из отеля, Джонни начал без умолку болтать на головоломной смеси английского и греческого, и Эмма была благодарна ему за это, так как он отвлекал Ника от того, как она вела машину. Хотя ей было нелегко, когда мальчик пытался втянуть ее в разговор. Он был очень взволнован по поводу раскопок, а вот перспектива поездки к Ставросу и его семье казалась ему гораздо менее привлекательной.

— Малыши — глупые, — ворчал он.

— Мне пойти с вами, — спросила Эмма, — когда вы отправитесь к друзьям в Калатенесе?

— Конечно, — сказал Ник.

— Тогда извините меня, — сказала она, съезжая с главной дороги на маленькую, которая вела вниз в город. — Я не могу идти в гости к семье, где есть новорожденные малыши, с пустыми руками.

Ее настоятельное желание купить что-нибудь малышам Ставроса привело в замешательство Ника, который, видимо, и не подумал об этом, но поняв ее чувства, он помог ей найти нечто подходящее — пару маленьких серебряных ложек.

По дороге в Калатенес они хорошо провели время. Несколько миль дорога шла вдоль берега и поднималась на отроги гор, которые Эмма могла видеть из окна леди Чартерис Браун. С одной стороны дороги в изобилии рос желтый ракитник, вместе с розовым олеандром и темными стрелами кипарисов.

От деревенской площади, где Эмма встретила американок, она свернула на узкую дорогу, которая, как они сказали, вела к раскопкам. Она вся была в выбоинах. Джонни издавал радостные вопли, когда машина подскакивала. Пришлось его успокоить. Там, где дорога переходила в проселочную и, петляя крутыми извивами, шла вверх по склону конического холма, Эмма остановила машину. Холм зарос кустарниками и низкорослыми оливковыми деревьями, поэтому снизу раскопок не было видно. Было очень приятно пройтись пешком под жарким солнцем, чуть смягченным прохладным ветерком. Джонни уносился вперед, чтобы потом рвануть обратно и подбежать к ним, запыхавшись рассказывать о том, что он обнаружил на обочине тропы. Драгоценная коробка было доверена Нику. Ничего не могло быть чудесней, подумала Эмма, чем вот так взбираться по крутому склону критского холма с Ником Уоррендером, если бы в их отношениях спало напряжение. Но пока она чувствовала себя неловко и робко, и ощущала в нем такую же скованность. Только присутствие Джонни смягчало ситуацию. Если она себя так чувствовала — это было легко объяснимо, но что заставляло его быть столь смущенным? Возможно, он сожалел о своем решении поехать. Они поднимались вверх, болтая о погоде, о том, когда лучше цветут дикие цветы Крита, даже о размере ноги Джонни.

— Мне рассказывали, что я был таким же в его возрасте. Все время вырастал из ботинок. Дорогой ребенок.

И тут они, наконец, увидели место раскопок. Проволочное заграждение, натянутое по периметру раскопок, защищало вновь открытые цивилизации от назойливого внимания коз. Пара «лендроверов» была припаркована у покосившегося угла ограды за решетчатыми воротами, которые были распахнуты настежь.

Когда они приблизились к воротам, Джонни прижался к отцу и опять был охвачен приступом робости, который Эмма наблюдала раньше. Первой, кто заметил их, была Крисси. Блондинка быстрыми шагами подбежала к ним в широкополой шляпе от солнца и перепачканных грязью джинсах.

— Ты все-таки сделала это! — воскликнула она. — А это Джонни? Входи и познакомься со всеми.

«Все» это были три девушки и двое мужчин, которых Эмма встречала у Дамьена, доктор Бадд, который и возглавлял раскопки, мужчина средних лет, очень высокий и худой, и двое греков-рабочих.

— Вы как раз вовремя, — доктор Бадд говорил в американской манере, мягко растягивая слова. — Мы только остановились, чтобы слегка перекусить.

Кофе наливали из фляжки в пластиковые кружки, а кока-колу пили прямо из бутылок. Эмма и Крисси представили всех друг другу. Ник достал откуда-то коробку конфет и протянул ее Джонни, чтобы тот угостил остальных. Все суетливо опекали мальчика, но его робость и неподдельное уважение к настоящим живым археологам все еще не позволяли ему открыть рот.

Доктор Бадд рассказал немного о раскопках.

— Раннеминойский период. Датируется приблизительно 2200 лет до нашей эры. Все очень просто. Множество маленьких помещений. Возможно, каждое — дом для одной семьи с множеством переходов. Небогатое поселение. Вся посуда, которую мы находили — простая и утилитарная. Люди, которые жили здесь, пользовались ей каждый день, хранили в ней пищу, готовили ее. Никаких признаков культовых предметов. Множество веретен, очевидно, они занимались ткачеством.

Ник, который был прекрасно осведомлен о раскопках других поселений на Крите, задал несколько вопросов.

— Что служило им защитой? Вы нашли какие-нибудь следы оборонительных стен или фортификаций?

Расширившиеся глаза доктора Бадда сверкнули.