Стрела летящая

Санёк отдал ему гайку с ниткой и убежал. Куда бежать? Где спрятаться? Спрятался бы на улице, да там холодно. И он заполз под кровати, поставленные впритык.

Он долго лежал под кроватями, свернувшись клубочком. Никто его не искал, никому он был не нужен.

Он подумал, что если сейчас умрет, то никто и не хватится его. И он будет долго лежать — дни и ночи...

Он не плакал, он просто застыл.

Потом — это было слышно — принесли “питание” — ведро с простоквашей. Вылез, встал в очередь и выпил простокваши.

К нему подошел Витя и молча протянул гладко обструганную палочку с навернутой на нее блестящей гайкой.

— Тебе, — сказал он. — Подарок.

— Мне? Что это?

— Просто игрушка, — ответил Витя, и у Санька брызнули слезы, чем-то похожие на счастье.

СЧАСТЛИВЧИК “ВООДЯ”

Две новости всколыхнули весь детский дом, волнение передалось даже самым маленьким, хотя они ничего не понимали: пришли долгожданные байковые костюмчики для мальчиков и фланелевые зеленые платьица для девочек и к “Вооде”, самому, наверное, незаметному мальчику, не проявлявшему никаких свойств, приехала родная тетя — она возьмет его в город Калинин. Если известию о заморской передачке радовались все, даже самые маленькие, которым ничего не прислали, то приезд тети напомнил каждому, что никто никогда к нему не приедет, ничего не подарит и не возьмет из детского дома. Некоторые ребята даже злились на “Воодю”, полагая, наверное, что он не вполне достоин великого счастья жить с тетей в городе Калинине. Кое-кого, правда, смущало название города: ведь Калинин — старичок с бородой и в очках, хорошо всем знакомый по портрету в коридоре. Кроме того, в появлении тети ребята видели чуть ли не нарушение справедливости: куски хлеба должны быть равными, миски с кашей также, и вдруг — тетя. Не всем, а почему-то одному.

Сборы “Вооди” были недолгими: нищенствующему элементу собраться — только подпоясаться. Впрочем, это не совсем точно. Он первым изо всех ребят получил американский костюмчик с капюшоном (новое нарушение справедливости!), и ребята, мучимые любопытством, щупали материал, рассматривали пуговицы с американскими орлами, а иные больно щипали счастливчика, чтоб не очень радовался тете и костюму. А могли бы и побить. “Воодя” был великодушен и щедр, как все счастливчики, и раздавал направо и налево кулинарные творения своей замечательной тети, благодаря которой стал таким же известным, как Белый или Вася Хмуров. Так и Саньку досталась маленькая ржаная лепешка, которая показалась ему вкуснее довоенных конфет. И еще он думал, что недооценил незаметного мальчика, который набивался к нему в друзья.

Весь детский дом высыпал на крыльцо проводить “Воодю” в новом костюмчике и тетю. Ему махали руками, как проходящему поезду (особенно малыши радовались), он и тетя время от времени оборачивались и тоже махали руками, а тетя даже слезы смахнула.

Вася Хмуров, уморительно похожий на карлика-военного, хотя из военной атрибутики у него была только “военная” пуговица на косынке, глядел на “Воодю”, сощурив свои светлые глаза. Потом произнес, отделяя одно слово от другого:

— Если встречу своего отца и мать, я их убью.

Санёк поежился от той ненависти, которая непонятно как могла вместиться в этом малыше (он был ниже Санька), и спросил:

— З-зачем?

— Зачем, спрашиваешь? — проговорил Вася задумчиво, потом повернулся и неожиданно рявкнул:

— Чтоб не рожали, суки!

Санёк не совсем понял, что Вася имеет в виду, и почему-то вспомнил краснолицых военных людей, которые кого-то ловили в овраге. Что если они ловили не разбойников, а своих родителей?

— А если они уже убиты?

— Тогда вечная им память, — насмешливо скривился Вася. — Скорее бы вырасти.

— Что тогда?

— Буду убивать.

— Кого?

— Начну с отца и матери, а там видно будет.

НОВАЯ КРАЖА

Не успели ребята пережить отъезд “Вооди” и поступление костюмчиков из счастливой Америки, как случилось новое происшествие: у Любови Григорьевны украли сумку с документами и деньгами, которые она копила на дорогу в город Клинцы.

Она тихо плакала, отвернувшись к окну (девочки, особенно Руфа, ее очень жалели), а потом перестала обращать внимание на ребят: будто застыла. Даже допроса не учинила и не глядела в бесстыжие глаза московского жулика и красные глаза Белого. Лишь время от времени у нее вырывалось:

— Шли бы вы к черту!

На другой день документы обнаружились: их нашли ребята из нулевой группы, великие знатоки всех помоек. (Деревенские их дразнили помоешниками и мосологлодами).

Санёк хотел спросить Любовь Григорьевну про письмо, которое должно прийти от отца из-под Курска, да так и не решился.

Чтоб как-то подлизаться к Любови Григорьевне, ребята маршировали под команды Васи Хмурова, а девочки пели ее любимую песню: “Он молвил ей: взгляните в небо, леди, там, в облаках летает альбатрос” — все напрасно: она ничего не видела и не слышала, и только время от времени бросала команду:

— Обед!

— Собрать посуду!

— Белый, прекрати выть — и так тошно!

ДЕТСКАЯ МОЛИТВА