— Я в… вижу, миледи Глория, вам не очень–то верится. Но — уж простите! — вы не жили в столице. «Есть только одна звезда» — так говорят здесь. Вся жизнь Фаунтерры, так или иначе, вращается вокруг владыки Адриана. Весь блеск двора — это отсвет его сияния.
— Неужели! — не сдержалась Мира. Итан пропустил мимо ушей ее возглас.
— Я м… много размышлял этой ночью обо всех событиях. Я от всей души сочувствую вашей подруге, потерявшей отца. И в моей голове не укладывается, кто и зачем отравил бедного барона Росбета. Но все же, я не верю, что императора хотят убить. Это а… абсурд какой–то. Это б… будто стоя на мосту, пытаться подрубить одну из его опор.
Мира промолчала. Она видела, с какой убежденностью говорит Итан, и не сомневалась в его искренности. Однако, подумалось ей, старого владыку Телуриана, наверняка, придворные любили не меньше. Заискивали, пресмыкались, заглядывали в рот… а после пришли в его спальню с обнаженными мечами в руках.
Кто–то ведет весьма искусную игру. Безумный шут Менсон? Наивный сир Адамар?
Некто дурачит всех — императора, тайную стражу, придворных… Каковы шансы, что этот некто не сумеет одурачить семнадцатилетнюю девчонку?
С чего я взяла, что мне удастся перехитрить его?..
После провальной аудиенции у императора графиня Сибил Нортвуд впала в необычную для нее апатию. Она покидала особняк лишь для утренней верховой прогулки, и дважды в неделю посещала церковь, но не один из громадных центральных соборов, а укромную часовню Дня Сошествия на южной окраине города. Графиня никого не навещала и не принимала визитов, проводила дни в Беседке на заднем дворе с кувшином легкого вина. Иногда листала книгу — медленно и с видимой неохотой. Порою звала к себе одну из служанок, расспрашивала о городских сплетнях и раздраженно отсылала взмахом руки.
Как–то велела разыскать и привести к ней певца, немного послушала его лирические стенания и выгнала прочь, швырнув пару медяков. Назавтра призвала другого, но и от него отделалась вскоре. «Канарейки», — презрительно фыркнула вслед.
Иногда ее навещал лорд Кларенс, и они уединялись на верхнем этаже. Следующим утром графиня завтракала в приподнятом состоянии духа, но вскоре вновь проваливалась в мрачное уныние. Во время чая ей приносили пару записок с приглашениями, запечатанных чьими–то сургучными гербами. Леди Сибил отвечала на них отказами, быстро набросав пару строк, затем принималась за письмо в Нортвуд графу Элиасу. Вот уже неделю оно лежало начатым, графиня добавляла к нему строку–другую, хмурилась, отшвыривала перо и велела подать вина. Письмо заклинилось на описании аудиенции. Леди Сибил не терпела недомолвок и иносказаний, считала своим долгом изложить все события ясно и прямо, однако прямое и ясное описание собственного унижения мгновенно выводило ее из себя.
Альтер графини не раз предлагал ей увеселения: катание на лодках, цветочный праздник, бал у кого–то из столичной знати.
— Ну же, котенок, соглашайся! Ты превращаешься в монахиню–затворницу, и уж кому–кому, а тебе это никак не идет, — с ласковой насмешкой говорил он и поглаживал ее по плечу.
Графиня кривила губы:
— Ни малейшего желания не имею. Обо мне болтают слуги, обо мне говорят господа, обо мне ржут кони. Если хочешь позабавить людей, подними руку, как медведь на гербе Нортвуда, и зарычи погромче — все засмеются. А как тебе такая шутка — слыхала от горничной: «На Сенной площади нашли дохлого голубя. Графиня Сибил утверждает: это покушение на императора! Бедная птица — случайная жертва». Нет уж, я подожду, пока все найдут себе другой предмет для злословья. Кто–то кого–то заколет на поединке, или обрюхатит чью–нибудь девицу, или явится в собор пьяным, как свинья. Что–то такое должно случиться!
Мира остро сочувствовала графине. Неудержимо деятельная, леди Сибил не привыкла терять зря даже минуту. На Севере ее дни состояли из бесконечной череды дел: приема послов, вассалов, просителей; споров с купцами; пересчета податей; осмотров городских строений; посещений свадеб и похорон; раздачи милостыни. Среди всего этого графине каким–то чудом удавалось выкроить время для пробежек и упражнений в стрельбе из лука
— развивай свое тело и наполняй его силами… Здесь же, в блистательной Фаунтерре, леди Сибил впустую убивала день за днем. На ее месте, Мира посвятила бы время размышлениям и чтению книг, однако графиня почитала первое делом пустым, а второе — скучным, хотя и благочестивым.
Девушка искала способа поддержать и подбодрить графиню. На поверку, это оказалось непростой задачей: леди Сибил была слишком горда, чтобы принять от кого–либо сочувствие, а в особенности — от юной девицы, что годится ей в дочери.
— Миледи, я могу что–то сделать для вас? — осторожно спрашивала Мира.
— Благодарю за заботу, дитя мое, — отвечала графиня с тем оттенком вежливости, который почти граничит с презрением.