Стрела, монета, искра

Эрвин взял кинжал. Сердце тут же пустилось в галоп, кровь забилась в висках. Помоги мне, Свтелая Агата! Он сунул острие клинка в рану. Если прежде он думал, что чувствовал боль, то ошибся: боль была сейчас. Искровый удар прошиб все тело, собственный крик вонзился в уши. Рука сама собою разогнулась и отшвырнула кинжал далеко в кусты. Грудь пылала и рвалась на части.

Эрвин упал на спину, под холодные струи ливня. Рана еще долго пульсировала и грызла. Когда огонь, наконец, угас, Эрвин знал, что не сможет повторить попытку. Знал теперь и то, чего боится сильнее всего на свете: боли. Не бесчестья, не позора, не смерти. Смерть — сущая мелочь, если приходит одна, без своей чудовищной спутницы! Что может быть проще — лежать под приятным дождем, закрыв глаза, и ждать? Даже лихорадка отступила, будто с намеком: не причиняй себе страданий, и все пройдет просто. Мирно и тихо. Ты здесь — а потом уже там.

Он прикрыл глаза.

— Светлая Агата… ты права, я этого не смогу. Наверное, приходит время прощаться. Скуластая белокурая Праматерь медленно повернула голову к тем кустам, куда улетел нож.

— Нет, я не смогу, — шепнул Эрвин, сжимаясь от одного воспоминания о боли. — Да и какой смысл? Шансы слишком малы. Даже в госпитале с таким ранением выживает один из десяти. Только зря мучить себя…

Агата смотрела в кусты.

— Теобарт был прав, — сказал Эрвин, — лучший выход — арбалет. Это быстро.

Он вспомнил свою возмущенную ярость при словах капитана. Глупец! Конечно, Теобарт знал, что к чему, ведь повидал сотни раненых на своем веку. А Эрвин просто не хотел тогда верить. Лучше поздно, чем никогда.

— Надежды же нет, правильно? К чему растягивать страдания?.. Агата не удостоила его взгляда.

— Нет, — сказал Эрвин. — Абсурд. Крохотная доля шанса, что я смогу. Помноженная на мизерную надежду, что это поможет. Деленная на обратный путь в четыреста миль через реки, 6onoTaj леса с волками и клыканами. Пешком, в одиночку, с незажившей раной. С непрерывной болью. Нет, Агата. Зачем это нужно?

Она молчала и не смотрела на него, но и не пропадала. Стояла, скрестив руки на груди, отвернувшись в сторону. Злость начала просыпаться в сердце.

— Зачем? — повторил Эрвин. — Чего ради? Ради мести? Я — мститель? Смешно. Теобарт смеялся, и мне смешно, и тебе. Во имя Первой Зимы? Вот уж кто легко обойдется без меня. Даже не заметит! Ради отца? Но ведь это он послал меня сюда, не забыла?!

Эрвин встал на четвереньки и пополз к кустам, оскальзываясь на мокрой траве. Зачем? Назло. Назло тебе, Светлая Агата, я еще раз попробую, потеряю сознание от боли, и тем все кончится! Надеюсь, что больше не очнусь. Довольна?!

Он нашел кинжал, зажал в кулаке, пополз обратно к змей–траве.

Назло Рихарду — нечего ему потешаться, встретив меня на Звезде! Назло Теобарту — пусть узнает, что ошибся! Не такой уж я неженка! Назло Луису. Он пытался на болоте, когда подсек передо мною травяную сеть; пытался вторично, подкинув змею в шатер. Потом ударил ножом и швырнул в пещеру… пусть и эта попытка пропадет даром! Назло всем, своим и чужим, кто был уверен в моей смерти. Возьму — и выживу! Каково, а? Хорошая будет шутка?!

Эрвин сел среди травы, смочил кисточку в соке. Взял ее левой рукой, правой стиснул рукоять кинжала. Приблизил острие к ране — оно дрожало. Боги, что может быть хуже боли?! Эрвин помнил, как орал грей с переломанной ногой. Помнил пыточную камеру в Первой Зиме — отец считал, что образование сына должно включать и это. Там был какой- то западник… с него дюймовыми кусочками срезали кожу. Как же он кричал!..

Назло врагам и друзьям, отцу и Рихарду, назло самой Светлой Агате… Нет, даже назло не хочу! Не могу. Только не это. Лучше просто тихо умереть.

Он смежил веки, Светлая Агата все еще стояла в темноте. Смотрела ему в глаза. Точеный подбородок, волевые скулы, цепкий, пронзительный взгляд. Она похожа на Иону. Сестра… Скажи, неженка, что ты почувствуешь, если Иона умрет? На какие кусочки разорвется твое сердце? Что сгорит в тебе, когда увидишь ее тело? Что останется от тебя — уголек, горстка пепла?..

Так почему ты решил, что ей придется легче, когда ты не вернешься?! — Я выживу ради сестры, — процедил Эрвин.

Он рассек кожу, вогнал клинок в гноящуюся рану и повернул, раздвигая края.

Град осколков. Мир разбился, как зеркало. За ним оказалась багровая тьма. Вращалась водоворотом, уносила за собою. Он вертелся и тонул, захлебывался не то тьмою, не то кровью, не то криком.

Странно, как сознание смогло удержаться в теле все то время, пока из–под ножа стекал гной и сукровица; пока сок змеи–травы струился внутрь по лезвию. Эрвин выдернул клинок и лишь тогда перестал существовать.

Глава 30

Монета

Середина июня 1774 года от Сошествия Праматерей герцогство Южный Путь