Стрела, попавшая в тебя

Дни, проведенные взаперти, казались одинаковыми. Каждое утро Крис приносил Полине завтрак в комнату, но обедала и ужинала она в столовой в компании Жака. Они практически не разговаривали, вернее, Жак интересовался ее самочувствием, Полина вежливо отвечала, что все хорошо, на этом беседа заканчивалась. После он провожал ее в спальню и закрывал дверь. Ближе к вечеру Полине разрешали прогуляться по саду. Сопровождал ее всегда Матье. Этот толстый боров, в отличие от своих коллег, был весьма разговорчив. Правда, на вопросы Полины о том, как называется место, где ее держат, когда приедет Люк, какие указания он дал на ее счет, Матье не отвечал, но без умолку болтал о всякой посторонней чепухе. Жаловался на президента и его бездарную политику, на то, что болят суставы, в этом, кстати, тоже было виновато правительство, которое довело систему здравоохранения до ужасного состояния, — ни один врач не мог решить проблемы Матье. Доставалось ленивому Крису и его девушке, которая трезвонила своему благоверному не переставая. Погода мерзкая, от нее в носу и горле заводятся всякие болячки, в мире нет ни одной нормальной бабы, всем нужны богатые и красивые, еда стала невкусной, не то что раньше — в общем, у Матье все было плохо. Тем не менее, слушая его недовольное бурчание, Полина успокаивалась. Она не думала о Люке и не ждала со страхом его приезда, просто гуляла по зеленой траве, вдыхала в себя теплый воздух и наслаждалась слегка опрелым запахом дубовой рощи, находящейся за оградой.

К концу пятого дня Полина поняла, что ее охраняют лишь трое: непосредственно Жак, которого Люк назначил здесь главным, Матье и Крис. Больше никого из мужчин Полина не видела. Прислуги, похоже, также не было. Во всяком случае, когда ее выпускали из комнаты, она ни с кем не сталкивалась в коридоре. Это казалось странным, так как обслуживать такой дом должна была целая команда. А здесь кругом царили порядок и чистота, значит, комнаты регулярно убирали, просто она не встречалась с этими людьми. В ее, кстати, спальню никто не входил, кроме Жака и Криса.

Много раз Полину посещали мысли о побеге, она даже пыталась выбраться через окно, два метра прошлась по парапету, но Матье, появившийся внизу, приказал ей вернуться в комнату. Тогда она прокричала, что спрыгнет.

— Прыгайте, мадам Матуа. Высота небольшая, — произнес он, — максимум, ноги переломаете. Назад в комнату! — тут же снова приказал он и, вытащив из-под пиджака пистолет, взмахнул им.

— Стреляй, жирный козел, — усмехнулась Полина, но попятилась к окну. — Люк тебе шею свернет за это.

Той же ночью она повторила попытку побега, но была остановлена Жаком. В отличие от Матье он не угрожал оружием, но предупредил, что, если Полина не прекратит сумасбродства, завтра же на окна поставят решетки, прогулки прекратятся и есть она будет один раз в день, довольствуясь водой и кусочком хлеба. Разъяренная Полина вернулась в спальню и больше не провоцировала Руа, который непременно выполнил бы свои обещания, ибо никогда не бросал слов на ветер.

Телевизора в комнате не было, как и музыкальной системы, в библиотеку не разрешали спускаться, лишь Крис иногда приносил дамские журналы, поэтому Полина маялась от безделья. От скуки перемерила все наряды в шкафах, но упрямо носила только свое платье, правда, вытащила из комода новые чулки, потому что те, в которых приехала, окончательно пришли в негодность. Много дней одиночества, постоянный режим и сытная еда, как бы странно это ни звучало, пошли Полине на пользу. От мягкого и влажного воздуха лицо ее стало свежим, сон был крепким и долгим, а мысли поражали ясностью и холодностью. За себя Полина не волновалась, так как поняла, что Люк не намерен причинять ей боль. Если бы захотел, уже давно убил бы или издевался до полного удовлетворения; раз этого не случилось, значит, она нужна была ему живой и здоровой. Кормят хорошо, не мучают, еще журнальчики приносят, есть теплая вода, мягкая удобная постель — не так уж и плохо для «тюрьмы». Но она беспокоилась о родных. Она боялась, что Люк расправится с ними, и в первый раз за все годы умоляла того, над кем насмехалась в часовне монастыря, распевая песни, чтобы с ними ничего не случилось.