Стрелы Перуна

Воины не засмеялись. Не засмеялись и их слуги. Только один из них, могучего сложения, проворчал:

— Нашел чем хвастаться, облезлый хвост павлина. Каган-беки Урак не чета тебе был, и то голову потерял. Подожди, порождение ехидны, сунься только в Урусию, тогда каган Святосляб сделает бубен из твоей ослиной шкуры. Дай-то Тенгри-хан! — и благоговейно посмотрел на небо.

К счастью для бедняка ал-арсий за гамом голосов и звоном металла не услышал его: не то дамасская сталь тут же бы испытала себя.

Но Летко Волчий Хвост услыхал, и эти слова пришлись ему по душе.

«Не больно-то жалуют истинные козары князей своих и этих пришлых воев. Однако ж хакан-бек Асмид войну готовит! И по всему видать, супротив нас. Ну да на сей раз мы его устережем. Прав пастух козарский: быть шкуре бахвальщика сего на барабане, только не княжецком — чести много. Хватит и моего. Надобно запомнить молодца...»

Стражник у входа в шатер Хаджи-Хасана загородил дорогу руссам:

— Идите к помощнику Исмаилу-баши. Туда! — показал воин вправо.

Летко сунул ему под нос каганов ярлык. Охранник открыл рот от изумления, встал на одно колено, склонил голову и проревел внутрь шатра:

— Дорогу  посланнику  светоносного  шаха  Хазарии Наран-Итиля!

Тут же полы шатра распахнулись и перед руссами возник все тот же внушительный араб с сухим горбатым носом. Склонил надменную голову и, не глядя на гостей, проговорил через силу покорно:

— Святой хаджи смиренно просит... — Араб поднял глаза, притворно-радостно изумился: — Ах-ха-ха! Ашин Летко! Проходи, будь гостем. Хаджи-Хасан ждет тебя. Он уже спрашивал о после великого кагана Урусии Свя-тосляба.

Летко шагнул вперед. За ним вошли Ставр с мешками, перекинутыми через плечо, и связанный оборванный Кирша.

Привратник посторонился, поклонясь, но сказал с заминкой:

— А-а... ра-аба зачем привел сюда? Здесь ему не место, — и развел в смущении руками.

— Не раб он, а побратим мой. Из полона его выручил, — ответил Летко. — Прикажи, Махмуд, принести богатую одежду ему и саблю с боевым поясом!

— О-о! — Араб склонил голову перед косматым Киршей. — Я рад твоему избавлению. Позволь подарить тебе просимое твоим кардашем. Денег я не возьму. Аллах всемогущий и справедливый возблагодарит меня!

— И яз тоже... при случае, — заключил бывший пленник.

Араб лукаво улыбнулся и что-то по своему сказал слуге-негру, который возник в прихожей сразу же, как только здесь оказались руссы. Негр сверкнул белками, вырвал из-за матерчатого пояса кривой нож и одним рывком освободил Киршу от сыромятных пут. Потом он еще раз глянул на своего господина и, повинуясь движению его бровей, исчез за боковым пологом.

— Помыться бы. Да бороду сбрить... — Кирша вопросительно посмотрел на Махмуда.

Летко перевел. Араб утвердительно кивнул головой и хлопнул в ладоши: словно из-под земли явился другой негр. Этот был исполином. Он молча выслушал приказание, поклонился, глянул на Киршу и жестом пригласил его следовать за собой.

— Потом покорми его, — тихо приказал вслед Махмуд.

Негр кивнул курчавой головой.

— Пока почтенный и славный господин наш Хаджи-Хасан будет говорить с тобой, —  обратился  привратник к Летке, — твой побратим обретет вид, достойный хана...

Глава третья

Баня для Кирши

Негр провел русича через обширный двор к каменной приземистой постройке, из узких окон которой клубами валил белый пар.

— Парильня?! — удивился и обрадовался Кирша. Провожатый  толкнул дощатую дверь,  русс  шагнул следом. Вкусный душистый пар шибанул в ноздри. Закружилась голова. Через другую дверь они вошли в просторную залу: посредине ее сверкал прозрачной водой квадратный бассейн. Яркий солнечный свет пробивался сквозь окна в потолке, и лучи его были похожи на блестящие клинки мечей.

— Прозрачное стекло[54]?! — еще больше изумился Кирша.

Негр что-то сказал банщику — лысому носатому крепышу в белых до колен шароварах, мокрых от обильного пота. Голое мускулистое тело перса было смуглым и волосатым.

Банщик показал знаками, чтобы Кирша разделся. Негр ушел. Русс сбросил с себя лохмотья и лег на горячую каменную скамью. Банщик окатил, его водой из деревянного ушата. Кирша чуть не вскочил: вода показалась ему кипятком. Но через мгновение он ощутил ни с чем не сравнимое блаженство. Сильные проворные руки стали растирать его тело. Невольная сонливость склонила голову русса... Видения поплыли в открытых глазах. Казалось, они возникали из пара, лучей света, из глухого приговора банщика, из тех грез о свободе, которыми живет всякий, попавший в жестокую неволю...