Стрижи

По словам Агеды, каждый из нас троих, на беду, живет одиноко, и было бы неплохо нам в будущем соединиться. Скажем, на первую неделю – в квартире Хромого, на вторую – в моей, на третью – у нее, а потом опять в том же порядке. Но, заметив возмущенный огонь в наших глазах, она поспешила свести свои слова к шутке.

Что отличает нас с ней от Хромого? Агеда очень внимательно относится к своему питанию, я тоже не ем что попало. Поэтому и стал горячим поклонником рынка в Ла-Гиндалере, где каждую среду запасаюсь полезными продуктами, которые в основном производятся без участия машин. Я неплохо управляюсь на кухне в том числе и потому, что мои вкусовые рецепторы изначально отвергают дрянную пищу, и ем я не только для того, чтобы набить брюхо. Агеда одобряет мою гастрономическую философию. Загнанный в угол Хромой посылает нас куда подальше: «Зануды хреновы, тоже мне экологисты нашлись». Но под конец дает себя уговорить и обещает, что начнет проверять эффект от пицц и замороженных продуктов, а дальше будет видно.

– Не знаю, чего ради я вообще вам что-то рассказываю.

Около десяти мы втроем вышли из бара. Погода была приятная. Все вокруг было настолько заляпано городским светом, что на небесном своде с трудом различались несколько сияющих точек. Но не думаю, что это является главной проблемой для обитателей столицы. Наш друг поначалу хромал, однако не из-за протеза, а потому что отсидел свою единственную ногу. Дожидаясь такси, он заявил, что раскусил наш коварный заговор: мы просто решили во всем ему противоречить. И вдруг у него сорвалась с языка вязкая, как слюна, шутка:

– Вы бы составили очень хорошую пару. – А потом, уже сев в такси, по-мальчишески показал нам язык.

Агеда с толстым псом, не слишком здоровым, но вроде бы способным выдержать прогулку, и я с Пепой прошлись по парку, где собаки сделали все, что им полагалось. Агеда рассказывала мне какие-то мелочи про свою жизнь.

14.

Пока мы шли из парка, она призналась, что после нашего с ней разрыва решительно отказалась от всякой надежды на любовь. Больше никаких попыток!

– С меня хватит. Пусть любят другие.

Но разве это ее решение не было в точности похоже на мое, из-за которого она плакала неделю назад, когда я сообщил ей о нем на террасе ресторана «Коначе»? Может, именно поэтому она так и расстроилась – увидела во мне свое отражение, а мои слова прозвучали как ее собственные?

Вчера откровения Агеды застали меня врасплох. Боясь ляпнуть что-нибудь несуразное, я счел за лучшее выслушать то, что она пожелала мне сказать, и радовался, должен признаться, не почувствовав в ее голосе ни обиды, ни горечи.

Как только случился наш разрыв, она решила никогда больше не заводить любовных отношений ни с одним мужчиной. Поначалу посвятить себя уходу за матерью, что требовало немало труда. Теперь Агеда убеждена, что эти заботы, часто изматывавшие ее, позволили ей удержать в узде некоторые деструктивные порывы. Она видела, как больна мать и как той нужна помощь, страшно жалела ее, и поэтому собственные беды словно отступили на второй план. Когда-нибудь потом, когда матери не будет, Агеда попробует навести порядок в собственной жизни. Как-то раз, вернувшись с работы, она нашла мать мертвой. Ее накрыло чувство одиночества и пустоты, такое, что Агеда перестала есть и ни с кем не хотела видеться, не хотела даже просто дышать. Как зомби ходила на работу, почти не разговаривала с коллегами, за короткий срок похудела на восемь килограммов, выходные проводила в постели. Сейчас она думает, что, если бы жила в другие времена, непременно ушла бы в монастырь.

– Я ведь и всем видом своим похожа на монашку. – Она повернулась ко мне, чтобы проверить мою реакцию, а я, не зная, что сказать, просто повторил ее улыбку.

Она понимала, что, пока не решится на операцию, не сможет удовлетворить естественные ожидания ни одного мужчины. Да и свои собственные тоже, подумалось мне, какими бы они ни были.

– Тебя я ни в чем не виню. Ты сделал то, что и сама я сделала бы на твоем месте.

– От всей души благодарю, что ты так к этому относишься.

Через год после смерти матери Агеда вняла советам гинеколога, справилась со страхом и легла в больницу, поскольку дошла до точки: одиночество сделалось невыносимым, а тело, как ни крути, требовало своего. Операция прошла без всяких осложнений.

– Жаль, что я не понимала этого раньше, – сказала Агеда.

Врач заверила ее, что отныне она сможет без проблем заниматься сексом. Но Агеде не довелось самой в этом убедиться. Когда хотела, не могла, когда смогла, не захотела.

Дело в том, что, если сформулировать это в стиле Агеды, сценарий ее жизни упорно отказывал ей во встрече с подходящим мужчиной. Долгие годы она предпочитала направлять запасы любви на общественную работу и помощь нуждающимся, включая сюда и тетку, от которой потом унаследовала квартиру в Ла-Элипе и деньги – по моей прикидке, немалые, которые, если ими правильно распоряжаться, позволят Агеде до конца жизни не знать материальных забот.