Она с улыбкой рассказала, что у нее случались знакомства, похожие на романы. Одно даже вроде бы обещало счастливый финал: «Это был очень видный мужчина с седыми бачками». Они поморочили друг другу голову – и разбежались в разные стороны. Их сближало сходство характеров, политических взглядов и вкусов – по крайней мере так Агеде казалось, но потом от третьих лиц она узнала, что этот господин был не только «видным», но еще и врал ей, так как имел семью и детей школьного возраста.
Самое большое в жизни безумие она чуть не совершила, когда однажды в снежную погоду подобрала на улице какого-то бездомного. Он был не первым и не последним, кого она из жалости звала к себе поужинать, принять душ и переночевать. Этого, хотя он был жутко грязным с головы до ног, Агеда попыталась соблазнить, так как просто умирала от желания. Тип сделал вид, что ничего не понял, а может, и понял, но никакими силами нельзя было заставить его вымыться, а без этого любые физические контакты с ним казались немыслимыми. Видимо, бездомного интересовало только одно – чего бы выпить, а так как в доме Агеды спиртное не водилось, среди ночи он сбежал, прихватив кое-какие вещи хозяйки.
Все это Агеда очень весело рассказывала мне вчера, пока мы шли по улице с нашими собаками. Иногда она сама же над собой смеялась:
– Только моя вина, что мне не повезло в любви, потому что я некрасивая.
– Зачем ты так говоришь!
– А почему и не сказать, если это правда?
Я посмотрел на нее так, словно был с ней не согласен, а про себя подумал: «Как же она права!»
Сегодня в баре Агеда нас буквально ошарашила. Не знаю, чем было вызвано ее внезапное признание, поскольку мы втроем обсуждали весьма возможную смену муниципального руководства, и эта тема никак не была связана с той, на которую она перескочила.
Итак, мы тихо-мирно сидели, когда внезапно она выпалила, что ее общественная работа и помощь обездоленным и жертвам капитализма, возможно, имеют глубоко эгоистическую основу. Мне сперва показалось, что эти слова вырвались у нее против воли. Хромой сразу навострил уши:
– Ну-ка, девушка, объясни поподробнее. Мы ведь тебя за святую держим, а ты нас вроде как за нос водила.
По ее словам, мы даже представить себе не можем, какое удовольствие иногда испытываешь, когда кто-то, кому ты оказал помощь, или вытащил из затруднительного положения, или просто накормил, благодарит тебя.
– Бальзам для души? – спросил я.
– Нет, для тела, это физическое удовольствие.
Ты видишь слезы благодарности, товарищи одобрительно похлопывают тебя по плечу, громко хвалят, происходит моральная встряска, тебе кажется, будто ты стоишь на стороне добра… Ко всему этому вот уже много лет и стремилась Агеда – пусть не вполне сознательно, но теперь, по зрелом размышлении, не видит в подобном стремлении ничего благородного, ведь цель его – тайное личное удовлетворение.
– Черт, вот вам отличное определение современного левачества.
Однако наш друг, как и я, полагал, что тому, кто получает социальную помощь, плевать на внутренние мотивы помогающих.
– Просто в тебе пробудились правые взгляды, которые все мы носим где-то глубоко в душе.
А я добавил, что это очень по-человечески – желать получить вознаграждение за потраченные силы, к тому же мне трудно согласиться с негативной оценкой понятия «удовольствие».
По словам Агеды, ей было просто необходимо объяснить нам это – она не могла больше молчать, признание вертелось у нее на кончике языка. Но мы должны твердо запомнить: если уж она раскрывает рот, то говорит правду и только правду.
Вскоре к нашему столику подошел Альфонсо с новыми порциями пива и травяным чаем для Агеды.
Хромой:
– Альфон, будь добр, выгони эту женщину в шею из своего бара. У нее появились подрывные мысли.
Альфонсо:
– Мы никогда не выгоняем тех, кто платит.
В то воскресенье уже ближе к вечеру мы вдвоем с Никитой вернулись из поездки на море, в Аликанте. В те времена ни у меня, ни у мальчишки еще не было мобильного телефона, поэтому Амалия, у которой такой телефон имелся (примитивный по сравнению с нынешними, но все-таки очень полезный), не могла с нами связаться и выяснить, где мы находимся.
Мы выехали в пятницу после окончания школьных уроков и остановились в скромном пансионе, далековато от пляжа. Сын, которому было тогда четырнадцать, не понял ни тайного смысла этой поездки, ни зачем она мне понадобилась. Видимо, ему показалось, что я его похитил и нас ожидают разные приключения. Пока мы шли к подземному гаражу, он намекнул, что предпочел бы провести выходные с приятелями. Но я решил как следует напугать его мать.