Строчка до Луны и обратно

Мы свернули на тихую боковую аллейку и мимо кустов сирени с крупными, набухшими почками пошли к мостику через ручей. Вода в ручье была мутная, текла быстро. За мостком, метров через двести, — река. Туда и бежал ручей. «Может, на реку, — думаю, — ведет меня Женька?» Я хотел остановиться, посмотреть — холодная ли вода в ручье, а Женька сказал:

— Что ее смотреть? Пошли. Уже скоро.

— Да куда ты? Скажи?

— Иди, не пожалеешь… Ты парень как, не из трусливых, или, может, боишься?

После такого вопроса — кому не станет боязно! Только я и вида не подал.

— Ладно, чего об этом разговаривать. — И сам уже тороплю: — Идем! Где там интересное?

— А вот, — говорит Женька и показывает на синий киоск, наглухо заколоченный спереди досками.

— Ну и что?

— Там дверь на честном слове держится… А кругом, видишь, — Женька оглянулся, — никого. Глухое место.

— Ну и что? — снова спросил я.

— Дверь посильней нажать — откроется.

— А что там? — Мне все-таки было страшновато.

— Да ничего. Летом водой торговали.

— Если ничего нет, так зачем же…

— Чудик! — тихо засмеялся Женька. — В том и дело, что нет ничего. Просто так залезем, и никто нас не увидит. Трусишь, что ли?

— Почему? — фыркнул я. — Не трушу… Ну давай, поглядим.

И верно: под нашим сильным нажимом в замке что-то хрустнуло, дверь со скрипом открылась. Мы еще раз оглянулись и вошли внутрь. Дверь за собой снова прикрыли, но она заскрипела так, что мне показалось, будто весь наш город услышал этот ужасный скрип.

В щели досок проникал свет, и мы разглядели прилавок, трубу с краном, внизу под прилавком стояли три запыленные пустые бутылки.

— И что? — спросил я шепотом.

— Давай бутылки кокнем? — сказал Женька.

Он взял бутылку и ударил донышком по железной трубе. Донышко отскочило.

— А ты попробуй.

У меня получилось еще лучше: бутылка разлетелась на несколько частей.

— Тише, ты, — сказал Женька и так хватил по трубе новой бутылкой, что та разлетелась вдребезги.

Потом, отдуваясь от натуги, мы вдвоем отогнули трубу в сторону, вывинтили и бросили кран. Хотели еще отодрать желтый пластик с прилавка, но пластик прибит был крепко, и мы оставили его в покое.

— А что еще? — деловито спросил я.

— Да что хочешь, то и делай, мораль никто читать не будет, — ответил Женька, и глаза его метнули какой-то злорадный блеск. Потоптавшись на месте в тесном киоске, он вдруг решительно заявил:

— Хватит, — и плюнул на прилавок.

Я тоже плюнул, чтобы Женьку поддержать.

Мы прислушались и тихонько вышли из киоска, наглухо забитого на зиму досками.

Леон Шишкин

Семиклассники считали Леона человеком особенным. Для этого были свои причины. Необычно звучало его явно французское имя в соседстве с такой типично русской фамилией — Шишкин. Но дело, конечно, не только в имени. Дело в характере Леона. Здороваясь, он никогда не подавал руки. Так объяснял: «Ты же знаешь, я не враг тебе, и нечего проверять — ни ножа, ни камня в руке у меня нет». Завидя в туалете курильщика, Леон мог серьезным топом предупредить: «Проживешь на восемь лет меньше». Когда он в школьном буфете обедал и, облокотившись на шаткий стол, залил супом свои новые брюки, то написал в журнал «Наука и жизнь» и в Управление мебельной промышленности длинное письмо. В нем Леон доказывал, что столы и стулья промышленность должна изготовлять не на четырех ножках, а на трех, потому что опора на три точки — самая устойчивая. А кроме того, утверждал Леон, это сэкономит тысячи тонн лесоматериалов.

Зимой, в самый коварный гололед, Шишкин расхаживал по обледенелым тротуарам без всякой опаски: на каблуки цеплял скобочки с малюсенькими гвоздиками, которые, по его объяснениям, куда-то втыкались, увеличивали силу трения, — короче, предостерегали от падений. Эти скобочки смастерил он сам.

Леон Шишкин, несмотря на странности характера, был вполне компанейским парнем. Те же свои диковинные скобочки для ходьбы в гололед он охотно показывал ребятам, объяснял, как их сделать, как надежно крепить на каблуке.

В классе нашлись такие, что прямо-таки загорелись этим делом, другие пожимали плечами, а Сергей Санюхин, ладный парень, с длинными, вьющимися волосами, лишь брезгливо оттопырил губу, на которой уже заметно темнела полоска будущих усов:

— Это, мсье Шишкин, из самой Франции такая штукенция у тебя?

Сергей не терпел Леона, давно копил в душе глухую неприязнь и зависть к нему. Завидовал его уверенности, его непохожести на других и тому, как Леон независимо и спокойно держится с ребятами, с девчонками. Особенно раздражало Сергея отношение самих девчонок к Леону. Что нашли в нем? Липнут как мухи, записочки пишут, вздыхают. Даже Лёля Нефедева, первая красавица класса, и та млеет перед ним.