Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Поступок Михалкова, как откровенно карьерный, получил освещение в ряде «непридуманных анекдотов» о Сталине. В изложенном А. Жовтисом варианте за три дня до дня рождения Светланы Сталиной (когда ей должно было исполниться десять лет) Михалков принес в редакцию «Пионерской правды» стихотворение «Светлана». Редактор, осознав, что речь в нем идет о дочери Сталина, вначале испугался, но потом все же отважился рискнуть и опубликовать принесенный Михалковым текст. «Через три дня девочка Светлана открыла „Пионерскую правду“, увидела стихотворение, которое не могло не относиться к ней, поскольку именно ей, а не какой-нибудь другой девочке сегодня исполнилось десять лет, и побежала показывать его папе. Папа прочел стихи, усмехнулся в усы и восхищенно подумал: „Ну и жук!“»[1635] Несмотря на то что в данном варианте искажены некоторые факты (во-первых, стихотворение Михалкова было напечатано в «Известиях», а не в «Пионерской правде», во-вторых, Светлане Сталиной в 1935 г. исполнилось не десять, а девять лет), суть дела они отражают верно. «Предполагаю, что много поколений детей нашей страны читало и знает это стихотворение», – простодушно пишет С. В. Михалков[1636]. И он прав: колыбельная «Светлана» перепечатывалась многократно (каждый раз беспрепятственно получая на это разрешение Главного управления по контролю за зрелищами и репертуаром [см., например: Репертуарный бюллетень, № 3, 17]), тем самым популяризируя как дочь Сталина, так и ее имя, частотность употребления которого в 1930‐е гг. (как в жизни, так и в литературе) неуклонно растет.

Подобно тому как в XVIII в. именник дворянок отражал рост имен, носителями которых были царицы[1637]

, так в сталинскую эпоху явную тенденцию к росту обнаружило имя Светлана. Имя Светлана в повести «Голубая чашка» (1935) дает своей маленькой героине Аркадий Гайдар. О невестке по имени Светлана
мечтает героиня повести Л. К. Чуковской «Софья Петровна» (1940): «Засыпая, Софья Петровна старалась представить себе ту девушку, которую полюбит Коля и которая станет его женой: высокую, свежую, розовую, с ясными глазами и светлыми волосами… Ната? Нет, лучше Светлана»[1638]. Имя Светлана получает и героиня одноименного балета Д. Л. Клебанова (по сценарию И. И. Жиги), в котором она, дочь дальневосточного лесничего, является возлюбленной комсомольца Илько, вступившего в борьбу с диверсантом и шпионом[1639]
. Примеры могут быть умножены.

По мере своего распространения в жизни и в литературе, сохраняя в себе и оттенок новизны, и связь с именем дочери Сталина, имя Светлана постепенно превращается в обычное, немаркированное имя. О роли Жуковского в судьбе этого имени было давно забыто. Однако память об этой связи сохранили русские эмигранты первой волны. Когда в 1960‐е гг. как в советской, так и в зарубежной печати поднялся шум по поводу бегства за границу Светланы Сталиной (к тому времени ставшей Аллилуевой), ее имя вдруг оживило образ героини Жуковского. Так, в ноябре 1967 г. в парижском журнале «Возрождение» было напечатано письмо в редакцию Ольги Керенской, выразившей свое возмущение по поводу того, что на обложке одного из номеров журнала воспроизведена фотография Светланы Аллилуевой и что в передовой статье о ней говорится как о «воплощении всего русского многострадания и героине». Автор письма видит в этом «моральное оскорбление всему русскому народу»[1640]. Через номер в том же журнале публикуется заметка Марины Старицкой, выступившей в защиту Светланы и утверждавшей, что и при жизни ее отца Светлана не стояла «рядом со Сталиным, как Берия, как Ежов, как Ягода и другие палачи…»[1641]

. Старицкая пишет, что впервые она услышала о Светлане в связи с распространившимся слухом о ее заступничестве за Ахматову перед Сталиным (из‐за чего якобы Ахматова и не была репрессирована): «Так я узнала, что у Сталина есть дочь с нежным именем из Жуковского „Светлана“ <…> И эта Светлана добрая, она заступилась за мою любимую Анну Ахматову <…> Было немного стыдно верить, что в этой страшной шайке убийц, палачей и профессиональных преступников, которые правили нами, в этом страшном, черном и кровавом месиве мог жить кто-то добрый, кто-то чистый и обладающий человеческими чувствами, как мы. Но очень хотелось верить»[1642].

Так, через полтора столетия после создания баллады «Светлана» были неожиданно сближены, слившись в единый образ, две Светланы – «милое создание» знаменитого «балладника» и дочь «вождя всех народов», давшие, каждая по-своему, толчок к утверждению в русской культуре имени Светлана.

«КРАСУЛЯ ПО ИМЕНИ СВЕТА…»

К ВОПРОСУ О ДЕФОРМАЦИИ ОБРАЗА И СМЫСЛА ИМЕНИ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика