Строки судьбы. Мемуары патриарха телевидения

Все обретенные навыки в жизни не раз пригодились. Я, например, со школьных лет и до восьмидесяти мог нарезать резьбу на стальной трубе дюйм с четвертью. Это большая труба. Все сантехники знают, что такую резьбу нарезать — непростая задача, далеко не у всех сразу получается, приходится делать две-три попытки. А я делал это всегда с первого раза.

Работа, конечно, занимала много времени, но при этом в школе я хорошо учился. Успевал делать уроки. Мать никогда не огорчал. По дому ей помогал. И довольно много читал — одолел, как тогда говорили, всю классику. Очень нужный в жизни «багаж».

* * *

Рассказывает Екатерина Марковна Молодцова (Кривошеева)

Папа говорил, что в те годы для семьи без кормильца жизнь была очень тяжкая. Приходилось на всем экономить. Их скромных заработков иногда не хватало даже на самое необходимое. Помощи ждать было неоткуда. Екатерина Михайловна постепенно распродавала вещи и книги из кабинета Осипа Марковича, но это не было серьезным подспорьем.

В стране тогда наступали суровые и голодные времена. На основные продукты ввели карточки, на рынке все очень подорожало. Он видел, как мама часто плакала от безысходности, и уже тогда дал себе слово, что будет работать и учиться, чтобы семья не бедствовала, а мама была счастлива.

Продуктовая карточка. 1933 г.

В январе 1931 года по решению Политбюро ЦК ВКП (б) Наркомат снабжения СССР ввел всесоюзную карточную систему распределения основных продуктов питания и непродовольственных товаров. На карточную систему перешли практически все города страны. В начале 30-х годов занятые на тяжелых физических работах получали в день по килограмму хлеба, остальные рабочие — по 800 граммов, прочее население — по 400.

С началом коллективизации в ряде зерновых районов страны были отдельные случаи голода, а зимой 1932/33 года разразился массовый голод, охвативший обширные территории СССР. В пределах Украины эта беда унесла, как теперь сообщают, до 7 миллионов жизней.

* * *

Илья Розенфельд

…Печально памятный 1933 год. Время от времени в вечерних сумерках мимо нашего дома по неровному булыжнику Сретенской в сторону Кабыщанов худые лошадки неспешно везут на тарахтящих подводах-платформах накрытые брезентом тела умерших. Из-под брезента торчат и дергаются, как живые, желтые ноги.

Лето. Мы с мамой идем на базар. Вдоль Шевченковской под стенами домов на тротуаре сидят старики в лохмотьях со слезящимися глазами, деревенские женщины с худыми бледными детьми или младенцами на руках. Они протягивают к нам руки и жалобно просят милостыню. Я стараюсь на них не смотреть, мне их жалко, но их так много. И подать мне им нечего. Почему-то мне перед ними стыдно, у меня такое чувство, будто я виноват, — ведь они несчастные, бедные и голодные, а я сыт и даже живу хорошо…

* * *